Она в ответ только устало закатила глаза.
— Я этого больше не делаю.
— Хорошо. Вот и не делай. — Я кивнул в сторону западной дороги. — Пора.
Лилат для её миссии маскировка не требовалась, поскольку в город она заходить не планировала. Я чувствовал натянутость в её протестах, поскольку необходимость оставаться рядом со мной боролась в ней с отвращением к городам и поселкам. Даже с такого расстояния она жаловалась на неприятный запах, и её настроение ухудшалось с каждой милей, что мы приближались к Куравелю.
— Когда будем уезжать, — сказал я ей, — я постараюсь выехать через северные ворота, но это может оказаться невозможным. В таком случае тебе придётся нас отыскать.
В ответ она озадаченно посмотрела и пожала плечами.
— Значит, отыщу.
— Не высовывайся. Добычи бери не больше, чем нужно, и внимательно следи за дорогами. Если с любой стороны появится большое войско, то я должен об этом знать. То есть, тебе придётся найти нас в городе. Сможешь?
На этот раз она не стала пожимать плечами. Вместо этого она скривила лицо от отвращения и покорно кивнула.
— А почему бы и нет? Я уже ползала через вонь и дерьмо, чтобы спасти тебя.
Над величественным зданием собора Куравеля мерцающим пламенем белого и чёрного развевалось знамя. Внушительное и, несомненно, дорогое собрание панно, объединённых в прямоугольник длиной, по меньшей мере, в пятьдесят футов. Символика представляла собой изменённую версию, изображённой на знамени, которое Даник Тессил держал во время своего последнего боя в Атильторе: чаша, окружённая кругом огня. Мотив был архаичным по происхождению, но всё же знакомый любому, не совсем уж поверхностно знакомому с учением Ковенанта. Чаша символизировала мученика Стеваноса, первого мученика, скромного гончара по профессии. Пламя представляло собой форму его мученичества — его сожгли заживо за преступление проповеди любви во времена ненависти. Моя память учёного подсказывала мне, что такой рисунок был популярен во времена основания Ковенанта, но в наши дни подобные вещи считались мишурой. Судя по всему, это был один из основных догматов секты паломников Возлюбленнейшего, следуя за которым Вдова провела большую часть своей прежней жизни.
Относительно шёлкового собрания Джалайна скорее с приглушенным любопытством, чем с возмущением предложила подходящую цитату: «Верным в своей Преданности не нужны никакие атрибуты, ни безделушки, ни что-либо ещё, кроме души, открытой для примера мучеников».
— Мученица Алианна? — спросил я, поняв, что отрывок мне не знаком.
— Меллайя, — сказала она, изогнув бровь. — Милорду не хватает знаний священных текстов.
— Свитков в мире много.
Мы рассматривали собор со стороны центральной площади, которая доминировала в этом самом популярном квартале города. Высоченное, сильно укреплённое сооружение располагалось прямо напротив королевского дворца. Шпиль собора высоко возвышался над любой частью владений монархов. Дополнительный контраст заключался в том, что дворец окружали высокие и прочные стены, а собор всегда был открыт для приёма верующих. Я и прежде задумывался, не было ли это место построено для того, чтобы подчеркнуть вечный парадокс антипатии и союза, который характеризовал отношения между Короной и Ковенантом. Если и так, то уже факт того, что знамя над собором до сих пор терпели, говорил мне о том, что отношение обитателей дворца теперь больше склонялось к согласию, чем к конфликту. Общий враг часто укрепляет связи.
— Могу ли я предположить, — рискнул Квинтрелл, — что сегодня мы не найдём места для отдыха на территории собора?
— Если только тебе не хочется проснуться с перерезанным горлом. — Я потянул поводья Черностопа, направив его голову в сторону дворца.
Получение доступа к королевским особам — всегда долгое и утомительное дело, тем более, если кто-то представляется послом женщины, которая на каждом шагу явно намеревается бросить вызов или узурпировать власть Короны. Все чиновники, приветствовавшие нас, от охранников на дворцовых воротах до различных придворных, встреченных во время последующего длительного путешествия, демонстрировали выражения лиц от открытого презрения до ярой подозрительности. К этому добавились и священнослужители, которых во дворце было гораздо больше, чем во время моих нечастых предыдущих визитов. Просящие, стремящиеся и несколько восходящих с неприкрытой враждебностью следили за нашим проходом по многочисленным коридорам и залам. Я быстро отметил, что все носили рясы с символом чаши и пламени на груди.