— Плохие сны?
Сидя на кровати, я протёр глаза и разглядел Джалайну, стоявшую у окна. В тусклом свете из-за полуоткрытых ставен вырисовывался её профиль. Я раньше не обращал внимания, насколько правильны черты её лица, насколько пропорциональны. С этого угла она выглядела симпатичной женщиной лет тридцати, а тени скрывали порезы и шрамы, которые портили всех, кто маршировал под знаменем Леди.
— Не помню, — ответил я, протянув руку за кружкой воды, стоявшей возле кровати, и сделал большой глоток. Хозяйка гостиницы предлагала вина к ужину, но я отказался, чтобы сохранить ясную голову. Это не спасло меня от плохих снов и от усиливающейся головной боли. После мистического излечения Эйтлишем моего повреждённого черепа такое стало случаться редко, и оттого казалось ещё обременительнее.
— Значит, никаких обезглавленных Великих Еретиков? — настаивала Вдова. Потом опустила голову и тихо добавила: — Хотела бы я сказать то же самое.
— Тебе снятся кошмары? — Я понял, насколько это глупый вопрос, в тот миг, как он слетел с моих губ. Она видела, как кучка фанатиков перерезала горло её дочери. Разумеется, ей снятся кошмары. И всё же, меня встревожило замечание о том, что ей снится Арнабус.
— Иногда, — сказала она. — Мне снится Лисотта, но теперь уже меньше, и я этому рада. В моих снах она никогда не бывает счастлива, только в воспоминаниях наяву. А Великий Еретик — новое прибавление. Дело происходит всегда в соборе, после того, как вы ушли искать Леди. Его тело начинает шевелиться. Садится и тянется к голове, а из обрубка по-прежнему льётся кровь. Удивительно, но я ничего не делаю. Просто стою и смотрю, как мертвец пытается закрепить голову на плечах. Я знаю, он хочет мне что-то сказать — то, что мне нужно услышать. Но ему никогда не удаётся нормально посадить голову. Она всё же что-то бормочет, голова-то, пуская кровь, но я никогда не могу разобрать слова. У неё ужасно серьёзное выражение, можно даже сказать, отчаянное.
Тени пробежали по лицу Вдовы, когда она отвернулась от окна и твёрдо посмотрела на меня.
— Милорд, не знаете, что он так хочет мне рассказать?
— Не стесняйся называть меня просто Элвин, — сказал я. — По крайней мере, наедине.
Я поставил кружку и поднялся на ноги, потирая руками поясницу, чтобы приглушить боль. На мой вкус, матрасу в этой гостинице требовалось ещё несколько бушелей соломы. Встав рядом с ней у окна, я проигнорировал выжидающий взгляд и посмотрел на тёмные крыши внизу. Постоянная пелена древесного дыма по ночам рассеивалась, но не полностью, оставляя дрейфующий туман, который многое скрывал. А свет дымохода кузницы, как и говорил Квинтрелл, мерцал, словно маяк во мгле.
— Он собирался что-то сказать, — настаивала Джалайна. — Что-то о Леди. Ты убил его за это.
— Я убил его потому, что он был злобным убийцей и интриганом, который организовал похищение и пытки тебя и твоих товарищей, как ты помнишь. Не говоря уже о том, что он вызвал раскол в Ковенанте, который унёс сотни жизней.
— Я по нему не скорблю. Я только хочу узнать, что он собирался сказать.
— Зачем?
— Я многое натворила на вашей стороне, под её знаменем. Однажды я говорила вам, что делала это из мести, поначалу. А потом оттого, что казалось, будто во всём мире только здесь мне и место. Войско Ковенанта отличается от всех остальных армий, марширующих по этому королевству. Оно сражается, но не устраивает резню, не грабит, не мародёрствует и не опустошает. Какая-то часть меня чувствует, что мы делаем что-то хорошее, строим что-то лучшее.
— Так и есть.
— А так ли? Потому что я вижу только всё больше и больше войны.
— Война закончится с приходом Леди к власти. В конечном счёте она обещает мир, когда все остальные, кто стремится к власти, не обещают ничего, кроме плодов собственной алчности. Держись, по крайней мере, за это.
— Мне всё ещё надо знать. — Она говорила тихо, но настойчиво, не давая сбить себя с толку. — Ты убил его по какой-то причине. По какой?
Я посмотрел через дверь в соседнюю комнату, где спали Адлар и Квинтрелл. Обычно никто из них не храпел, но я не услышал и никаких признаков, что кто-то проснулся.
— Причина, по которой нас схватили, — сказал я, понизив голос. — То, что случилось в Жутком Схроне. Арнабус и светящий Дюрейль хотели кое-что вытянуть из меня — историю, которая по их представлению могла свалить Воскресшую мученицу.