Я прохожу вглубь комнаты, сажусь напротив Островского в кресло и, стараясь не выдать себя даже голосом, говорю то, что говорила и в каждый из предыдущих дней:
— Рада, что ты дома, Марат. Как прошел твой день?
Он сначала пьет, потом поднимает на меня взгляд: тяжелый, пристальный.
Мурашки по коже.
Разве так он должен встречать жену, которая даст ему долгожданного «породистого» наследника?
— Я хочу, чтобы ты родила сына, - говорит после того, как я, едва не теряя сознание, все-таки выдерживаю этот взгляд.
Пройдет еще много времени, прежде чем я перестану реагировать на ауру страха, которую Островский распространяет вокруг себя как вирус. Каким-то образом ему это удается: сидеть и не шевелить даже пальцем, но контролировать всех нас.
— Мне… - Я проглатываю вязкий сгусток слюны. – Я буду рада ребенку любого пола. Боюсь, что запрограммировать это невозможно.
— Тогда ты будешь рожать до тех пор, пока это не будет мальчик.
Киваю. Соглашаться с тираном – лучшая стратегия выживания, даже если иногда хочется верить, что если стукнуть кулаком по столу, он вдруг испугается и одумается.
Нет.
Я прочитала много статей и реальных историй, и все они сводятся к двум выводам: не провоцируйте его и не поддавайтесь на провокации, потому что его вспышка гнева может стоить вам сломанных конечностей, позвоночника или жизни. И бегите, как только появится возможность.
— Как только родится ребенок, я открою счет на твое имя, - уже спокойнее продолжает Марат.
— У меня и так все есть, - пожимаю плечами.
Разве не это он хочет услышать? Что я не стремлюсь получить больше, чем дает мне мой «благодетель и повелитель»? Судя по его ухмылке – именно это. Значит, я на верном пути, и это придает уверенности.
— Постарайся выносить ребенка, Анфиса, потому что если с твоей беременностью что-то случится – я буду очень… огорчен.
— Конечно, Марат. Я буду следовать всем предписаниям врача. И я рада, что стану матерью. Мне нужно кого-то любить.
Может показаться, что я говорю совсем не то, что нужно. Кто рискнет сказать чудовищу, что не любит его?
Тот, кто хочет, чтобы ему верили. Островский знает, что никаких теплых чувств к нему у меня нет, и у нас это взаимно. К чему скрывать очевидное и давать ему повод думать, что я слишком резко сменила свое отношение?
— Я надеюсь, Анфиса, мы оба понимаем, что твоя семья уже достаточно испытала мое терпение. – Неожиданно меняет тему Островский. – То, что я не откопал Светлану из-под земли не означает, что я все вам простил. Так что в твоих же интересах быть послушной и честной. Всегда и во всем. Иначе я могу подумать, что Некрасовы решили меня поиметь. А я очень не люблю, когда кто-то так думает. Или даже пытается меня нагнуть.
— Да, Марат, - снова соглашаюсь я. – Мне и моей семье не нужны проблемы. Я просто хочу выполнить свою часть сделки и жить в покое, и тишине.
Он встает.
Обходит стол и останавливается рядом.
Я верю, что мои руки на коленях не дрожат, потому что смотрю в одну точку перед собой и боюсь опустить взгляд.
Островский как-то по-барски похлопывает меня по щеке.
Сжимаю челюсти.
— Умница, Анфиса. Рад, что мы друг друга поняли. Я заехал забрать кое-какие документы, ужинай сама.
Когда он уходит, я медленно выдыхаю через нос.
Заставляю себя отнестись к случившемуся как к первой из множества психологических атак, которые мне предстоит выдержать, прежде чем все закончится.
Мне нельзя терять голову.
Тем более теперь, когда игра уже началась, а на моем поле до сих пор нет главного защитника.
Глава девятнадцатая: Рэйн
Глава девятнадцатая: Рэйн
— Ты сам это сделал? – спрашивает сидящий напротив мужик в костюме, туфлях и с рожей «хозяина жизни».
— Ага, - отвечаю я. – Я же говорил, что нет проблем.