Ларнат, сын вождя, заболел в ту же ночь. Как брошенный в костер палый лист съеживается и темнеет — так и Ларнат, один из немногих приятелей Дирка, сгорел за считанные часы. Он словно бы ссохся и под медвежьими шкурами казался хрупким и немощным. По жарко натопленной горнице сновали люди, Дирк же сжался в углу вместе с сестрой Ларната, стараясь не попадаться на глаза.
— Я убью ее! — полушепот-полушипение.
Дирк бросил на девочку быстрый взгляд.
— Кого?
— Эту шлюху! Колдунью из Велиры… — огонь масляной плошки бросал на ее черты блеклый свет, в котором лицо девочки казалось перекошенным от ненависти.
Дирк приподнялся, чтобы лучше видеть приятеля. Белый лоб, мокрые слипшиеся от пота волосы. И глаза — огромные, как у того мальчишки в деревне колдунов. Испуганные распахнутые глаза, невидяще уставившиеся в потолок. Губы Ларната шевелились, словно он пытался что-то сказать, но не мог.
Потом Дирк бежал со всех ног. Подвернулся кому-то под ноги, вырвался из дома в снежную ночь и, спотыкаясь, бросился к матери — но той не было дома. В очаге догорали дрова, и мать даже не приперла дверь палкой. Она спешила. Так спешить можно лишь к постели больного.
К тому времени как вождь послал за «Мегар из Велиры», колдуньи в крепости уже не было. Странной болезнью были поражены около двух десятков воинов.
К постели Ларната мать пришла в последнюю очередь. Когда она вошла в горницу, лекарка еще крутилась около парня, но никаких перемен к лучшему не было. Дирк подавил вздох отчаяния — он-то знал, что сейчас должно произойти.
— Все вон, — скомандовала Видящая, едва переступив порог. Даже в желтом свете бросался в глаза контраст между бледным лицом и темными волосами. «Гордячка», — в который уже раз за свою жизнь подумал Дирк. Да, гордячка. Ее ожидало тяжелое дело, и она намеренно вела себя холодно и уверенно, словно не ей предстояло убить сына вождя.
— Пошлите кто-нибудь за отцом! — бросила она вдогонку, усаживаясь на край постели.
На некоторое время они остались одни.
— Ты бы хотел, чтобы он жил? — мать подняла на Дирка взгляд. Она взяла в руки ладонь Ларната, и мальчик заметил, что кисть приятеля стала такой же тонкой, как и холеные руки матери.
Дирк молча смотрел на нее. Потом кивнул.
— Если мы оставим хоть одного, мы погибнем. Это не обычная болезнь и даже не снежная лихорадка, — ее пальцы разжались, и рука Ларната безвольно упала. — Это как дух, поселившийся в теле. От этого нельзя вылечить. И я не знаю, как его изгнать.
— Но… — начал было Дирк, когда мать оборвала его:
— Никто не знает. Это магия колдунов, а не Видящих. Я хочу этого еще меньше, чем ты. Неужели ты думаешь, я могу убить сына вождя безнаказанно?
Он не ответил. Нечего было отвечать. Наконец, мать вздохнула и опустила взгляд.
— Это нужно сделать, пока он не пришел… Иначе он побоится убить своего сына.
Ладонь ее легла на рукоять ножа, но Дирк остановил ее. Молча протянул руку.
Глаза Ларната все так же невидяще смотрели в потолок, когда мальчик коснулся лезвием его шеи.
— Я предатель…
Ночь молчит. Капли воска на оплывшей свече отмеряют время.
Дирк всегда знал, что в кланах боятся магов — он боялся и ненавидел их вместе со всеми, с той беззаветностью, с какой ребенок верит родителям. А потом, лет в тринадцать, Дирк обнаружил силу в себе.
Сперва он не верил, все твердил себе, что одежда тлеет оттого, что ее плохо сушили над костром, а трут вспыхивает в его руках от неумелого обращения. Через год пришло понимание правды, и рука об руку с нею — страх. Он не мог понять, как его мать, его родичи — могут равнять его с теми, другими? Ведь он… никого не убивал, не стремился к власти. Как он может быть сродни тем, другим, что властвовали в его горах многие поколения?
Однако проверять понятливость клана отчего-то не хотелось.
Однажды он дал себе твердый зарок не колдовать — и свалился с тяжелым жаром. Его лихорадило, тело словно бы излучало тепло, пока он не нарушил обет. Ему вообще довелось преступить немало обетов.
Он клялся служить клану — и ненавидел своего вождя. Одевая цепь Видящего, клялся преследовать магов — и знал, что приведись ему оказаться меж двух огней, он будет убивать своих родичей. Наверное, желая протянуть его мучения, боги дали ему достаточно силы, чтобы скрывать свою магию.
Предатель…
Холодное, льдистое слово. Крошится на губах, едва выговоришь.
Это была война: унылая и бесконечная, как междоусобные свары меж кланами. Война, в которой маги убивали воинов, а воины — магов, и никто в этой схватке не был ни чист, ни прав. Обе стороны замарали себя.