Нокс встал и потянул меня за руку. Когда я встала, он притянул меня в свои объятия и наши губы встретились. Я хотела остаться в его объятиях навсегда. Его поцелуй был нежным и дарящим. Актуальность проведённой вместе недели была заменена необходимостью поделиться тем малым о себе, чем мы можем. Его губы и язык были на вкус как кофе. Я понимала, что теперь, каждый раз, когда буду пить кофе, я буду вспоминать Нокса. Я также буду помнить, как мы подходим друг другу. Всякий раз, когда я продрогну, я буду помнить теплоту его тела. Эта память станет моим одеялом, когда я вернусь в жизнь, настоящую жизнь.
Я тоже хотела дать ему что-то. Когда его пальцы перебрали волны моих длинных волос, я хотела, чтобы он помнил меня, чтобы помнил нас. Я бы с радостью дала ему всё, что он желал, но боль в груди означала, что у меня ничего не осталось, чтобы отдать. Я уже вся принадлежала Ноксу — сердцем, телом и душой.
Я уже не принадлежала себе, чтобы дарить.
— Я завезу тебя и Челси в аэропорт.
Я покачала головой.
— Нет, я не могу. Я не смогу сделать это снова. Это должно быть наше прощание.
— Слова были словно нож, потрошащий пустоту.
Вены и сухожилия на его шее говорили мне, что он хочет спорить, возможно, настаивать. В конце концов, он промолчал. Потемнение его светло-голубых до тёмно-синих глаз, также сообщило мне, что его эмоции на пределе. Он обдумывал свои следующие слова.
— Умоляю, Нокс, пожалуйста, не усложняй, всё и так тяжело.
Его губы захватили мои. Последний поцелуй — уже не был нежным. Он был грубым и пожирающим.
Я застонала, когда наши тела растворились друг в друге.
Когда Нокс выпустил меня, он приласкал мои опухшие губы своими. Казалось, ему нужна еще одна связь.
— Чарли́, я тебя никогда не забуду. — Подняв подбородок, он сказал, — Я не собираюсь говорить тебе, за что или за какие свои действия я извиняюсь, но, когда ты узнаешь правило, которое я нарушил, я надеюсь, ты поймешь, что это было ради тебя.
Я покачала головой.
— Я не понимаю. Какое правило?
Он поцеловал меня в нос.
— Я же сказал, что не собираюсь тебе рассказывать.
— Ты скажешь, почему это из-за меня?
— Потому что с первого момента, как я тебя увидел, я делал исключения. Я делал и говорил то, чего не делал, как правило, но делаю. Ты влияешь на меня. Ты заставляешь меня бунтовать даже против самого себя.
Я кивнула, понимая, что он говорит. Нокс сделал то же самое со мной. Он превратил Чарли́ в кого-то, кем никогда не станет Алекс или Александрия. Из-за него я обманывала себя. И я любила его за это.
Мои глаза закрылись, когда еще одна слеза скатилась по щеке. Я сказала это слово, хотя бы в голове. Я любила Нокса, человека без фамилии.
— Прощай, — я запнулась, когда развернулась и ушла. Я не могла повернуть назад. Я не могла видеть его в джинсах и белой рубашке с закатанными рукавами. Я и секунды не могла смотреть в ослепительную синеву его глаз и не провести пальцами по линии его челюсти. Когда двери лифта закрылись, я обрушилась на панель, и кнопки пульта управления размылись, пока я продолжала сдерживать слезы.
Хотя у меня болела голова от напряжения, только когда я была в безопасности с Челси и в своём номере, я позволила рыданиям прорваться. Уткнувшись лицом в плечо лучшей подруги, я плакала так, что тело содрогалось от каждого измученного дыхания.
Мы с Челси заняли наши места в самолёте, пока остальные пассажиры проходили мимо. Люди думали, первый класс — это что-то особенное, но, когда каждый проходит мимо тебя, в первом классе это ощущается как быть выставленной на витрину. Я жалела, что не забронировала места в самом конце, места, где можно спрятаться и никто бы тебя не заметил.
— Я могу вам предложить что-нибудь выпить? — Веселым тоном поинтересовалась стюардесса, размещая салфетки на подлокотник между нами. Подмигнув, она коснулась моего колена. — Знаете, дорогая, здесь не так ярко. Вы можете снять очки.
— У моей подруги чувствительные глаза, — сказала Челси. — Мы будем шампанское.
После того, как она ушла, я прошептала:
— Я не хочу праздновать.
Челси сняла мои солнечные очки, покачала головой и вернула их на место.
— Тебе необходимо отпраздновать. Ты должна смотреть на это так, как на нечто потрясающее и уникальное.
Стюардесса вручила нам каждой пластиковый стакан с пузырящейся жидкостью.
— Я думала, в первом классе дают стеклянные стаканы, — сказала Челси, рассматривая пластик.
— После того, как мы взлетим.
— Потому что безопаснее пить из реального стекла на 42,000 футов, чем на земле?