Мануэль Пуиг
Предательство Риты Хейворт
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. В доме у родителей Миты. Ла-Плата, 1933 год
— Какая красивая скатерть у тебя получилась — крестом вышита, коричневой ниткой по небеленому холсту.
— Я с этой скатертью больше провозилась, чем с набором салфеток, а их восемь — пар… платили бы за вышивку получше, я бы взяла в дом служанку, набрала клиентов и больше вышивала на заказ, правда?
— От вышивания вроде и не устаешь, а как поработаешь несколько часов, спина начинает ныть.
— Мита все просит вышить ей покрывало для постельки малыша и чтобы поярче, а то в спальнях темновато. У нее три спальни рядом и все три выходят в гостиную с большими окнами, а окна занавешены плотными шторами, которые раздвигаются.
— Будь у меня побольше времени, я бы вышила себе покрывало. Знаешь, что утомительнее всего? Печатать на машинке за таким высоким столом, как у меня на работе.
— Если бы я жила здесь, садилась бы у этого окна, как только выдастся минутка для покрывала Миты, тут светлее всего.
— Мебель у Миты красивая?
— Мама ужасно огорчается, что Мита не может жить в этом доме теперь, когда есть все удобства, правда?
— У меня было такое предчувствие, когда Мите предложили эту работу, все казалось, что год будет тянуться бесконечно, она ведь на год поехала да так и осталась. Надо свыкнуться с мыслью, что она останется там навсегда.
— Ей бы наезжать в Ла-Плату в отпуск два раза в год, а не один.
— Дни летят быстро, в первый день так не кажется, кажется, что столько всего успеваешь, но потом дни пролетают незаметно.
— Мам, ты не думай, я ведь тоже здесь не живу, так что мне от вашего дома мало толку.
— Кажется, твои дети забрались в курятник.
— Клара, ты бы к нам каждый вечер с детьми приходила, цветы они не трогают. Дедушка только из-за цыплят ужасно сердится.
— Почем вы цыплят продаете?
— Будешь писать Мите, скажи, чтобы не спешила с мебелью. Боюсь, мебель купит и останется в этом городе навсегда. Напиши сестре, она постоянно ждет от нас новостей.
— Вы для этого дома всю новую мебель покупали?
— Если бы дом закончили, когда Мита получала диплом, и мы бы переселились, она и сама, наверное, была бы не рада, что уезжает одна работать в этот город.
— В Коронеле Вальехосе и впрямь так некрасиво, как пишет Мита?
— Нет, Виолета, мне даже понравилось. Мам, правда, там не так уж некрасиво? Когда я только приехала и вышла из поезда, впечатление было ужасное, у них и домов-то высоких нет, все очень плоским кажется. И места засушливые, так что деревьев почти не видно. На станции извозчики стоят вместо такси, а в двух кварталах уже и центр. Деревьев мало, и ясно, что растут они с трудом, а уж чего совсем не встретишь, так это травы, ну нигде. Мита уже два раза газон пробовала высадить, специально подгадывала к апрелю месяцу, и все равно не выросло.
— Зато клумбы она столько поливала, что теперь там красивые цветы, — это в маленьком дворике, куда выходят окна кухни, небольшой столовой для своих и дверь гостиной.
— Значит, не так уж некрасиво?
— Когда я только приехала, мне Вальехос показался ужасным, но жить там очень спокойно. У Миты есть служанка, которая готовит и убирает, и няня, чтобы сидеть с малышом, пока она в больнице. Все местные бедняки Миту просто обожают, потому что она не жалеет для них ни ваты, ни перекиси водорода, ни бинтов.
— Больница — новая, красивая?
— Фармацевт, который лабораторией до Миты заведовал, вечно жадничал, будто все его собственное было, а не больничное.
— Я видела последний фильм Карлоса Палау.
— Мита его посмотрит, когда он пойдет в Вальехосе.
— Долго она встречалась с Карлосом Палау?
— Никогда мы не думали, что Карлос Палау добьется успеха.
— Никогда она не встречалась с Карлосом Палау, танцевать он ее приглашал, но я всегда дожидалась конца танцев, чтобы отвести девочек обратно.
— Он в муниципальном театрике позади сцены всякие веревки дергал.
— Он единственный настоящий красавчик в аргентинском кино.
— Муж Миты — вылитый Карлос Палау, я всегда это говорила.
— Пожалуй, похож, но уж не вылитый.
— Из семьи Палау кое-кто так и живет в том же бараке.
— Никогда бы не поверила, что Мита привыкнет жить в маленьком городке.
— Первым делом цыплята хватают объедки, а кукурузу потом.
— Дедушка, ты какого цыпленка зарежешь к воскресенью?
— Сегодня зарежу цыпленка для отца Виолеты, ты бабушке не говори, еще рассердится.
— Виолета пошла на кухню с мамой и бабушкой, теперь они тебя не увидят.
— Вот зарежу этого цыпленка и пошлю отцу Виолеты — пусть порадуется.
— Дедушка, а кто больше зарабатывает: ты на цыплятах или отец Виолеты, когда чинит много ботинок?
— Клара, я при твоей матери не хотела рассказывать про контору. Он — такой мужчина, чем больше с ним говоришь, тем больше он нравится. Он мне признался в любви.
— Как ты можешь говорить, что он признался тебе в любви? Это бывает, когда молодой человек метит в женихи, а женатый мужчина не признается, он только делает гнусное предложение. Ты меня, Виолета, пожалуйста, не путай или тогда вообще лучше ничего не рассказывай.
— Он вовсе не красавец. Но говорить с ним очень приятно.
— Если думаешь вышивать покрывало, теперь самое время, дни становятся длиннее и после работы у тебя будет светлый часок-другой, при дневном свете устаешь вполовину, да и тебе везет, что с работы приходишь рано.
— Бедная Адела.
— Бедняжка с утра сидит в конторе при электрическом свете.
— Придется мне уйти, не повидавшись с Аделой.
— Ты не знала, что она допоздна работает?
— Сейчас Аделе не помешал бы диплом, чтобы не работать секретаршей.
— У одной уже есть диплом, да он ей теперь ни к чему.
— Как там дела у мужа Миты?
— Продал дом и на это купил бычков. Мама хочет, чтобы я вышила Мите покрывало, но я, наверное, не смогу. Пошлю ей в Вальехос трафареты, она сама сделает. У нее ведь две служанки. Ты ничего не говори, но папа пошел резать цыпленка, отнесешь твоему папе — пусть порадуется.
— По-моему, это несправедливо, что она вышла там замуж, вместо того чтобы помогать матери, ведь ее учеба стоила немалых жертв.
— У Аделы новые очки — из настоящей черепахи.
— Вы извините, что я не помогаю резать цыпленка, на меня это так действует, но папа будет вам от всей души благодарен.
— Мита тоже не хотела смотреть, как я режу цыпленка, а потом съедала подчистую.
— Больше всех визжала эта подружка Миты по факультету, дочка профессора.
— София Кабалус?
— Она замуж не вышла?
— Мита в Вальехосе, поди, скучает по здешней жизни.
— София Кабалус ни разу и не зашла сюда после отъезда Миты. Я уж ее сколько месяцев не вижу.
— Мне на работе рассказали, что ее отец совсем из ума выжил, без конца занятия пропускает. И они только и делают, что читают. Вы Софию не видите потому, что она безвылазно сидит дома и читает.
— Подожди, пока Адела придет.
— Хочется на ее новые очки поглядеть.
— Они ей стоили почти полмесяца работы.
— Те дни, что она ходила без очков, у нее голова раскалывалась.
— Бабушка, а зачем Виолета глаза черным мажет?
— Она уже заводит шашни со своим новым начальником.
— Вот обрадуется ее отец цыпленочку. Они, наверное, и не помнят, когда последний раз курятину ели.
— Неудобно ей говорить, но молчать еще хуже — этот мужчина вконец ей голову заморочит.
— Бедная ее мать, встала бы она из могилы.
— Виолета заметила, что мы ее отцу больше не носим туфли.
— Я всякий раз, как шла забрать туфли, возвращалась ни с чем. Нельзя же так: обещает ко вторнику, а во вторник они не готовы, даже если надо только набойку набить. Так он растерял всех клиентов, потому что не о том думал.
— Они больше не репетируют по вечерам в итальянском клубе, бесполезно, опера ведь дело сложное, если нет настоящих голосов, то получается курам на смех.
— Сегодня один его угощает, завтра другой. Твой отец сам иногда ему рюмочку подносит, он не рассказывает, но я в этом уверена.
— Мите и Софии Кабалус пришлось уйти с репетиции — до того их смех разобрал.
— Что бы сегодня на ужин сделать?
— На грядке у забора пора бы обрывать салат, а то кончики уже лиловеют.
— Пожалуй, нажарю бифштексов и сделаю побольше салата. Отец может суп от обеда доесть, если ему не хватит. С какой стати он подарил цыпленка этому сапожнику?
— Отцу Виолеты пишут из Италии чаще, чем нам.
— Мне пора домой; сделаю на ужин биточки, дети их любят, а Тито съест, если поставить на стол и ничего не сказать.
— Не знаю, чего он не сходит к врачу.
— Пап, ты бы мне зарезал цыпленка к воскресенью.
— Я всегда все подряд ел и никогда ничего не бью.
— Ну что за бестолковый человек, думаешь, раз ты ешь как слон, значит, все такие, ну что за бестолочь.
— У Тито желудок никудышный, хочешь не хочешь, а надо беречься.
— И брат у него такой же, сразу видно, что желудок больной, это у них семейное.
— Не семейное, это золовка испортила Тито желудок, он мне еще женихом жаловался на несварение, как ни спрошу, что он ел, вечно одно и то же — тяжелая пища.
— Когда Тито у брата жил, он уже тогда на желудок жаловался.
— Я гляжу, золовка кое-как готовит, а для вкуса везде кладет перец, только и думает, как бы побольше наперчить.
— Она же без конца на улице пропадает, когда ей возиться на кухне?
— Для хорошего жаркого время нужно и хозяйский глаз. Ты, мам, не представляешь, как это кстати, что у тебя дома огород, а то ведь и не упомнишь всего, что надо купить, разную зелень и приправы неострые. У тебя вдоволь и базилика, и розмарина, и петрушки полно. А у нее вечно кладовка пустая, вот она в последний момент и бросает в кастрюлю перец, и любая еда тяжелая выходит, сколько бы она ни тратила денег на нежирное мясо.
— Не знаю, как там Мита выкручивается, у Берто ведь тоже очень капризный желудок.
— Берто, если ест спокойно, что угодно переварит. Мита говорит, это все от нервов, а на деле желудок у Берто не такой капризный, как у Тито.
— Дедушка понес цыпленка отцу Виолеты. Мама, можно я тоже пойду?
— Опять пошел в сером фартуке. Видела бы Мита, как он ходит на улицу в этом сером фартуке, вот бы рассердилась.
— Клара, твой отец без этого фартука жить не может.
— Мита перестала бы защищать Виолету, если бы слышала, что та про нее говорит.
— Мам, дедушка уже перешел улицу, я его не догнал.
— Но Адела не смогла бы учиться с таким слабым зрением. Ты вспомни, как ее головные боли донимали.
— С утра до вечера на работе и все время со светом.
— А может, вернулась бы Мита в Ла-Плату, и ей снова бы захотелось в университет. Отец Софии мог бы устроить ее к кому-нибудь ассистенткой.
— Так хочется поглядеть на малыша Миты.
— Нет, ведь Берто решил, что Мита бросит работу, как только дела его немного поправятся.
— Умираю от усталости.
— Виолета думала, ты работаешь с девяти до шести, и пошла готовить отцу ужин. Передавала тебе привет.
— Она что-то хотела мне сказать?
— Принялась рассказывать Кларе про одного мужчину с работы.
— Мне очень надо поговорить с Виолетой. Бедняжка. Ее отец сам готовит себе ужин, теперь поди знай, куда она пошла.
— Сказала, что должна готовить отцу ужин, ушла — еще семи не было.
— Мама, я умираю от усталости, ты что днем делала?
— Собиралась вычистить ковер на лестнице, но пришла Клара, и мы с ней сели немного пошить.
— Ты уговорила ее сделать Мите покрывало?
— Она пошлет ей все рисунки. Так хочется поглядеть на малыша Миты.
— Натертый мозаичный пол очень красиво смотрится; когда я стояла у дверей и ждала, пока ты откроешь, видела, как на свету все сверкает от парадной до края гостиной.
— Клара была права, но я больше не дам ей натирать пол, когда сойдет блеск, у нее довольно хлопот с домом, детьми и мужем. Муж любит биточки, а жареного ему нельзя, так у Клары хватает терпения варить мясо, проворачивать, а потом она добавляет розмарина и сыра и подрумянивает в духовке, чтобы биточки были как настоящие: на вид не отличишь, и для желудка не вредно.
— Если надо к следующей субботе, я тебе весь пол натру за вечер.
— Виолета не знала, что у тебя такой длинный рабочий день.
— Сегодня было очень много работы.
— Виолета жаловалась, что печатает за высоким столом и устает.
— У нее в конторе нет и половины той работы, что у меня.
— Глаза себе намазала, как цыганка. Наверное, пошла на свидание к этому мужчине.
— Если он женатый, то должен ужинать дома в такое время.
— Значит, к другому пошла.
— Что же ей, по-твоему, делать? Домой идти и на отца смотреть?
— Я иногда думаю: встали бы матери из могил.
— Сначала надо подмести, потом пройтись тряпкой, тогда пол будет чистый и впитает мастику. Потом обмакиваешь тряпку в мастику и наносишь ровным слоем по всему полу, и тут начинается самое муторное: растираешь суконкой, пока не заблестит.
— Будь ее мать жива, все вышло бы иначе.
— Летом двери во дворик будут открыты, и тогда станет видно, как натертая мозаика блестит и в парадной, и в гостиной, до конца крытого дворика.
— Мита пишет, что не любит наводить порядок в доме, который она снимает, уж очень он старый.
— Хуже, что в Вальехосе все растет с таким трудом.
— Хорошо, когда у тебя большой дом, но ведь чего стоит содержать его в чистоте.
— Бедная Мита так и не смогла пожить здесь.
— Дальше курятника никуда не смей ходить в этом фартуке.
— Пап, накрывай на стол, а то я очень устала.
— Сколько уже из Италии не пишут?
— Вчера было письмо от Миты, и все. Надо бы сфотографировать дом и послать им в Италию.
— Что это Клара в пакете унесла?
— Черствый хлеб на сухари.
— Ты не послала в Италию ни одного снимка с домом? Пошли, они всегда ждут от нас новостей.
— Я им напишу, хоть они и не писали.