«Наш бомбовый, удар был метким, но досталось и нам. Прямое попадание зенитного снаряда разворотило кабину, был тяжело ранен штурман, осколками вдребезги разбило приборную доску. Как найти дорогу домой, если нет даже компаса? Я долго летел, что называется наобум, и вдруг чуть не выпустил штурвал, увидев подползшего ко мне штурмана. Лицо его было обмотано окровавленным бинтом, выбитый глаз закрывала кожаная перчатка, привязанная телефонным шнуром. С трудом дотянулся он до моего планшета и, водя пальцем по карте, стал показывать, куда довернуть самолет».
Да… Трудно представить себя на месте этих стойких, самоотверженных людей, хотя ты сам — летчик.
А это что? В центре стенда среди пожелтевших писем и рисунков — свежая газетная вырезка:
«Комиссия по атомной энергии в очередном докладе конгрессу США бодро оповещает, что производство атомных бомб достигло самого высокого уровня, что продолжаются работы над водородной бомбой и над «бомбой-ядом». Журнал «Атомик сайентист» сообщает о новом оружии массового уничтожения — смертоносном песке. В меморандуме «комитета по изучению европейских проблем» говорится об употреблении бомб, микробов, ядов и насекомых для повсеместного уничтожения людей, скота и растений, а также о «метеорологической войне»».
Черт знает что! Это уже не история, это — современность. О таком не хотелось бы ни читать, ни думать.
— Садитесь, ребята, за столы, — взглянув на часы, сказал Зубарев. Он был сегодня дежурным и напомнил нам, что время приближается к началу занятий. Вот-вот в класс должен был войти Филатов.
Через минуту-другую открылась дверь. При появлении командира мы поспешно встали. Приняв рапорт Зубарева, майор разрешил садиться, снял с плеч меховую куртку, грузно сел сам. Стул под ним жалобно скрипнул. Полное добродушное лицо Ивана Петровича было красным от мороза, а нам подумалось: «Сердит!» Обычно улыбчивые глаза его смотрели сурово, недовольно.
В ожидании неприятного разговора мы чувствовали себя как на иголках. А Филатов молчал, словно испытывая наше терпение. Потом негромко спросил, колюче взглянув на Пономарева:
— Опять?
Валентин поднялся из-за стола, но ничего не ответил, лишь тихонько вздохнул. Любопытно, в самом деле он испытывал неловкость или опять притворялся, играл?
— У многих из нас, — строго сказал майор, — сложилось впечатление, что вы возомнили себя готовыми тактиками и стратегами. Предупреждаю: рано! Училище дало вам основательные знания, но запомните: летчик учится всю жизнь. Не мне вам напоминать: успех в воздухе куется на земле. Две третьих своего времени — теории, и лишь одну — полетам. — Помолчав, он заключил: — Все. Садитесь, Пономарев. Приступим к занятиям. — И добавил, пряча усмешку: — Протирайте штаны…
Мы переглянулись: и об этом знает!
— Однако шутки в сторону! — продолжал комэск. — Мы со дня на день ждем реактивные самолеты. Вы обязаны изучить и освоить эту сложную технику в сжатые сроки. Предупреждаю, кто получит хотя бы одну тройку, пусть о полетах и не мечтает. Это у нас закон…
В училище было немало хороших преподавателей, и все же, казалось, никто еще так доходчиво не объяснял нам законы аэродинамики. Мы до сего времени относились к авиационной терминологий, так сказать, с почтением, а Иван Петрович по-хозяйски распоряжался словами и перекраивал формулировки, сдобривая речь летным жаргоном. Тем самым он как бы давал понять: ничего сложного в этой науке нет и не надо робеть перед столь рядовым делом, каким является полет на реактивном самолете.
Теоретические положения Филатов обязательно дополнял интересными примерами из своего летного опыта и вскоре всецело овладел нашим вниманием. Увлекшись, мы перестали замечать, что от дощатого пола немилосердно сифонило холодом, словно в старой деревенской избе.
— Сел в первый раз на реактивный — ноги от страха на педалях морзянку выбивают, — посмеиваясь, рассказывал майор. — До того летал — самолеты нормальные были. Глянешь — палка крутится, значит — летишь. А тут спереди дыра, сзади тоже. Разве это машина? Примус какой-то, а не самолет. И кабина наглухо задраена, не слышишь ни черта. То ли гудят движки, то ли давно заглохли…
Мы понимающе заулыбались. Палка — это воздушный винт, пропеллер. Дыра — реактивное сопло. А у Филатова всему свое, земное, даже как бы пренебрежительное наименование.
Мысли невольно обращались к истории развития авиации. Давно ли, кажется, в небо поднялись беспомощные, покорные ветру воздушные шары? За ними — громадные, неповоротливые, как звероящеры, дирижабли и примитивные, как таратайки, четырехкрылые аэропланы. И вот перед нами человек, который освоил реактивный самолет. А вскоре на таком будем летать и мы.