Р-раз!.. При всей своей медлительности Лева опрометью вылетел из кабины. Он чуть не сшиб меня. Вместе с ним мы грохнулись на твердый, как железо, бетон стояночной площадки. Здесь уже были Зубарев и Пономарев. Опередили. Выскочили раньше нас.
— Ха-ха-ха-ха!..
— Га-га-га-га!..
Не успев сообразить, что к чему, мы все вчетвером с самым глупым видом таращились друг на друга. А собравшиеся возле самолета летчики и техники хохотали. Хохотали над нами. Мы-то думали, что Шатохин нечаянно нажал спусковую скобу катапульты и, попросту говоря, бездарно струсили. «Катапульта — та же пушка…» Однако выстрела не последовало. Да его и не могло быть. Щелкнул не боек, а всего лишь автомат, расстегивающий на катапультном кресле привязные ремни.
— Ха-ха-ха-ха!..
— Га-га-га-га!..
Теперь, поняв в чем дело, хохотали и мы. Хохотали, хотя готовы были сгореть со стыда. Надо же так осрамиться на глазах у всего аэродромного люда!
— Опять ты, да? — пренебрежительно взглянув на Леву, Карпущенко укорил: — Эх ты!..
— Не вижу ничего смешного, — строго перебил его Филатов. — А вывод сделать всем. Кабина сложная, и чтобы больше туда без инструктора никто не совался! Учтите, катапульта швыряет человека вверх метров этак на десять. Выстрелит на земле — убиться можно. Прошу учесть.
— Они же еще не изучали, — вступился за нас капитан Коса.
— Вот и пусть сперва изучат, — покладисто заметил комэск. — Им на этой машине летать, и поверхностное знакомство недопустимо. Это раньше считалось: главное — уметь держать штурвал. Вроде ты шофер: крути себе баранку. Но сейчас летчик обязан знать свой самолет так, будто он сам его сконструировал.
Я опять окинул взглядом реактивный бомбардировщик снаружи и увидел его совсем по-иному. Мама родная, вот махина! Крыло — танцплощадка. Еще более внушительно выглядит фюзеляж: не то лоснящаяся туша доисторического зверя, не то металлическая, наподобие огромного челнока, сигара фантастического корабля. Прямо-таки крылатый «Наутилус»! Его крутобокий, обшитый дюралем, корпус начинен, как рыба икрой, самой современной аппаратурой, механизмами и приборами.
Я никому бы в том не сознался, но не ощутил ни гордости, ни счастья. Наоборот, показался сам себе жалким муравьем, осознавшим, что он вознамерился сдвинуть с места скалу. Изучить-то, допустим, изучу, а вот смогу ли управлять в полете таким крылатым гигантом?!
В Крымду я и мои друзья прибыли в общем-то не беспомощными начинающими летчиками. Каждый успел уже освоить несколько типов боевых машин. Тем не менее с реактивными бомбардировщиками в натуре мы знакомились не без робости. Все-таки это было нечто необычное, доселе невиданное. Как говорится, слышать-то о них мы слышали, да видеть — не видели. Вот теперь и приценивались, пытаясь в меру своего разумения определить, каковы они в управлении, устойчивы ли в полете. Нам же их нужно оседлать!
— Что, хищные звери, да? — угадывая наши мысли, шутливо спросил Филатов. И видя, что мы засмущались, с улыбкой успокоил: — А вы не бойтесь. Они дрессированные.
Мы понимали, что он имел в виду. Дрессированные — значит покорные, выверенные в пилотаже на всех режимах, вплоть до критического. Такие будут вести себя в небе без лишних фокусов и капризов, всецело повинуясь воле летчика.
Хорошо, если бы так!
На стоянке долго царило радостное оживление. Судя по восхищенным взглядам и веселым возгласам, бывалым авиаторам прилетевшие бомбардировщики нравились безоговорочно. Особенно восторгались технари. Как же, на двигателях, в отличие от поршневых, ни копоти, ни потеков масла. Обслуживать такие — одно удовольствие. А до чего тщательно обработаны каждый шов, каждая заклепка! Если раньше фюзеляж и капоты были, словно бородавками, усыпаны шляпками шурупов, то здесь все сработано впотай, поверхность покрыта специальным лаком.
Влюбленно смотрел на новые самолеты капитан Коса. Он ласково погладил серебристую обшивку ладонью, точно это был круп лошади:
— Породистые!..
Я хмыкнул: занятно! Однако и не согласиться не мог. В точеных, как у резвого скакуна, стойках шасси, в широко раскинутых крыльях, в изящной выразительности обводов могучего корпуса — во всем чувствовалась порода. И приятно было сознавать, что порода эта — наша, отечественная.
— Гляди, гляди! — воскликнул кто-то. — А в кабинах — ковры.
— Шик-блеск! — раздалось в ответ. — Тут с грязными сапожищами не лезь. Культурная пошла авиация…