— Просто вам все легко досталося. Видно, не горбатились на те вещи, что у вас украли. — Тон Аллы был безапелляционным.
— И все-то вы про нас знаете! — кинулась на защиту семьи Ольга. — И учить нас, как правильно жить на свете, можете!
— А ты молода еще, взрослым грубить! — напустилась на девушку соседка. — Ишь какая! Я им сочувствую, а они на меня рот открывать! Я, может, секретарем в юрконсультации в Йошкар-Оле подрабатываю! Там и не такие дела разбирают!
— Откуда в вашей Кошмар-Дыре такие дела, как у нас? — сказал Кирилл тихо, но так посмотрел на соседку, что она быстро встала.
— Я, конечно, в чужой монастырь со своим уставом не лезу. Живите, как хотите.
Соседка как-то бочком продвинулась к выходу и захлопнула за собой дверь.
Вера рассмеялась, вслед за ней зашлась смехом Ольга, а уж за ними обеими — Кирилл.
— Ой! Не могу! Когда ты, Кирюша, переиначил Йошкар-Олу в Кошмар-Дыру, я думала, просто лопну со смеху! — говорила Оля, вытирая мокрые глаза.
— Видел бы нас кто со стороны. Их обокрали, а они мало того что целую миску салата и кастрюлю перцев уговорили, так еще и хохочут как ненормальные, — с улыбкой покачала головой Вера.
— Вот Алла нас и увидела со стороны.
— А знаешь, доча, по-моему, мы абсолютно правильно себя ведем.
— Это в смысле аппетита, что его нам кража не испортила? — поинтересовался Кирилл.
— И в этом смысле тоже. — Мать семейства посерьезнела и продолжила свою мысль. — Вот посмотрите, ребята. Разве мы живем для вещей? Ведь они же существуют для нас, а не мы для них. Есть главное: то, что вы нашли друг друга, то, что вы, тьфу-тьфу, здоровы, молоды, веселы, и то, что вы мои родные, и еще мы друзья. А тряпки, вещи… Ну, жалко, конечно, неприятно, но ведь это не причина портить себе отпуск.
Вскоре семейство отправилось спать. Уставшие задень дети заснули мгновенно. Пай, умостившись под Вериной кроватью, тоже спал, посапывая и всхрапывая. Вере же не спалось. Она вспоминала свои обиды, малые и большие жизненные трещинки, и ей себя становилось все жальче. Особенно сегодня. Детей-то она успокоила, а себя не обманешь. Начинался день бессонными грустными мыслями, ими же и заканчивается. Что тут хорошего? Где же отпуск, отдых? Зимой, что ли, лучше ездить отдыхать? Как мама.
Это было много лет назад, перед самым Новым годом. Родители собрались поехать кататься на лыжах в Карпаты. Уже была куплена семейная путевка в пансионат, маленькую дочь тоже брали с собой — не с кем было ее оставить.
Но накануне отъезда четырехлетняя Верочка заболела корью. И тогда Верин папа, Алексей Сергеевич, убедил маму ехать кататься на лыжах без них. Дескать, я тут Ве-руню сам вылечу, а путевку жалко, ведь об этой поездке они так долго мечтали. Маму, Ольгу Романовну, удалось уговорить: ведь муж был педиатром, и лучше, чем он, ребенка вряд ли кто поставил бы на ноги. Повздыхав, как водится, Ольга Романовна поехала покорять горные вершины. А папа, чтобы доставить больной дочери радость, принялся украшать новогоднюю елку.
В те времена семья Веры жила в старом, еще дореволюционном доме, в коммуналке с комнатами-клетушками. Зато потолки были высоченные. Алексей Сергеевич купил огромную елку, красавицу, как раз трех с половиной метров от пола. Намотавшись за день по рынкам и по аптекам, забыв даже поесть, папа приволок на санках это лесное чудо. И вместо отдыха бросился украшать елку. Водружая на верхушку рубиновую звезду, он упал, притом неудачно: сломал при падении три ребра. И вот, после рентгена, гипса, опоясывавшего торс отца-героя, после бессонных ночей у постели дочери папа Леша задумал «святую ложь». Он решил, что не будет ничего рассказывать жене ни о ребрах, ни о гипсе, ни о том, как тяжело ухаживать за больным ребенком в таком состоянии. Он справился сам, а жене весело докладывал по телефону, что дочь идет на поправку и Оленька может спокойно отдыхать, катаясь на лыжах и ни о чем не волнуясь.
Конечно, ложь была разоблачена сразу по приезде Ольги Романовны. Еще на вокзале, встречая жену, Алексей Сергеевич повел себя странно, подозвав носильщика, чего никогда прежде не случалось. Жена пристально вглядывалась в крепкую фигуру мужа, но под зимним драпом пальто ничего не углядела. Зато дома обман сразу раскрылся, поскольку рыцарские доспехи из гипса были видны невооруженным глазом. Как и следовало ожидать, она сначала возмутилась, потом отругала мужа, а после пожалела и даже поплакала.
Это детское воспоминание открыло в Вериной душе те ссадины, которые в суете дней обычно глубоко спрятаны. Они с настойчивостью больного зуба дергали и ныли. И все о том же, о семейном «Титанике»…