Кстати о барсуках. Пуффендуйцы практически все обладали музыкальным слухом. Ведь только они использовали музыкальную загадку в качестве пароля. И голоса их тоже приятно было слушать. Но при всех талантах, в хоре профессора Флитвика нас было не больше, чем студентов других факультетов. Почему? Вряд ли где-то ещё было такое же количество склонных к музыке учеников. Неожиданно мне всё стало понятно: Дом Барсука просто не очень любил академическое пение. Под его менталитет больше подходили фолк, кантри или, выражаясь русским языком, эстрада. А все эти репетиции с хором и постановка голоса народу не очень-то нравились. Ребята просто наслаждались процессом. Они считали, что пение должно быть, в первую очередь, в радость, и были в чём-то правы.
******
Тем же вечером Агата Нейл возвращалась в подземелья в отличном настроении. А ещё она знала, что отсутствие следов – это тоже след.
******
Что такое пение? Как устроена эта часть человеческой жизни? В прошлом мне довелось посещать школу искусств по классу вокала, но продержалась я недолго. Мой голос оставался в пределах двух самых основных октав. Ни звонкий, похожий на колокольчик, верхний регистр, ни глубокий и чувственный нижний мне не давались. А это означало, что я была посредственностью, и ничего особенного в пении мне не светило. Обидно было стараться, заниматься, не видя результата, и я забросила это дело. В Например, я ни разу за весь год не услышала ничего про «работу души» или другую какую-то абстракцию. Впрочем, может быть, конкретика – отличительная черта всех воронов? Профессор Флитвик говорил про связки и ложные связки, хрящи в структуре горла и корень языка. Он объяснял зажимы голоса неправильной работой гортани, запрещал пищать на высоких нотах и напрягать живот на низких.
– Откуда в вашей голове вся эта чушь, мисс Мэйлин? – спросил он, когда я пыталась что-то уточнить.
– Опора вашего тела – это скелет и мышцы. Расправьте плечи, следите за осанкой, а живот оставьте в покое! Он должен переваривать пищу.
Я и оставила. Про осанку, справедливости ради, надо сказать, объясняли и у нас. Но я плохо слушала. И лишь когда хормейстр показал на картине, как устроена гортань, и что конкретно там за хрящи, до меня начало доходить, чего от меня хотели. И, что особенно удивительно, у меня стало получаться.
Пение, как выяснилось, имело ещё одну особенность. Петь нельзя долго. Профессор подробно объяснил, что играть часами может музыкальный инструмент, но связки человека устают гораздо раньше. И им нужно давать отдых. Поэтому мы занимались трижды в будни по сорок минут. В субботу, когда пению посвящалось полдня, студенты регулярно делали длительные перерывы с едой и тёплым питьём.
Практически все хористы в перерывах по субботам не теряли времени даром. Напившись и перекусив, одни доставали книги, другие –мольберты. Одна девушка постоянно приносила вышивание. Даже бездельник Ник находил себе занятие, правда, каждый раз разное. Тишина в музыкальном классе состояла из шелеста бумаги, скрипа перьев и карандашей, шороха одежды и редких коротких разговоров – все берегли свои голоса. Я тоже сидела на одном из диванчиков и читала книгу про стихии. И очень удивилась, когда знакомый мужской голос позвал меня.
– Маг из России.
С недавних пор меня передергивало от этого обращения, и я малодушно понадеялась, что мне послышалось. Но нет. На расстоянии вытянутой руки от меня сидел будущий выпускник. Тот самый маг, что два дня назад велел мне прекращать цирк. Аристократ. Смуглое немного вытянутое лицо с большими глазами карего цвета. В этом студенте всё было большим: лоб, нос, брови, подбородок. А также руки, ноги – вообще вся фигура. Сел слизеринец тоже вольготно: широко расставил ноги, при этом одну из них положил на другую. А я увидела ботинок из зачарованной кожи… Правой рукой маг опирался на своё бедро, а левую, полусогнутую положил на спинку дивана. Причём так, что смог бы коснуться моей шеи, если бы распрямил её. Но страннее всего выглядели его глаза. Они не выражали ничего и словно затягивали в пустоту.