— Заметь, оно полностью худое, приближенное к ста́дии распада, — взявшись за макушку уха, теми же пальцами постучал по обесцветившим губам, Лафар собрал свои домыслы в кучу, -мы подряд вспороли тех, кого с легкостью оторвали от лошадей, мои размашистые удары шквалом обрушивались на их тушки, пружинисто отлетая обратно и следа не оставляя. Кулаки немели, но свежий воздух растворял их влияние. Пули входил на ура, оставаясь в кровопи́йцах, сказываясь в кратковременном разрыве тканей срастающихся молниеносно. Сталь моего ножа — рассыпались буквально в два захода. Жуткая боль всколыхнула всего. Мысли путались, я упал возле Дрона. Если уж пришел мой час, то умирать с дорогим тебе животным — лучше кончи нет, чем ложиться в братскую могилу с…
— О говорун, а Остап — прибившийся листок; висит, не мешает, ну и ладно. Обуреваемый дружеской тревогой, я начал соскабливать ту черную корку разрастающуюся с небывалыми темпами. Говорил, хватит их дубасить, проку никакого, а он правильно понял та не совсем: впустив весь прихваченный боекомплект. Та еще хотел мой отобрать. После тех присосок, и твоего рассказа, — укрепили мои позиции. Я без заряженного беретта и шагу не ступлю. Убить не убью, — отпугать смогу наверняка. И причаститься настала пора. Крестом обзавестись. Повидать кучу всего вместе, а напоследок узнать, что породистый скакун пойди лучше тебя.
Шуточно-серьезная манера оставляет двоякое чувство: шутит или возмуща́ется — не разберешь.«Давайте, устройте словесную перепалку и улучшения пришедшие после сна изгладятся новыми мигренями -подумал я, решив, помалкивать»
Лафар, искренне улыбнувшись, отечески обняв своего помощника одной рукой, вторая безвольно свисала. Тот брыкался, но фальшивость неприятных чувств была видна мне. Выпустив его из объятий, он сказал:
— Твое умения поднимать настроения, мной ценилось всегда. Драматичность ситуации требует от нас многого. Кони — это часть меня, и ты дружищ занимаешь не меньшую часть. Помни об это.
— Ты знаешь меня. Мы недавно похоронили их, я изнемогаю физически и морально. Нам необходим сон, а его нет. Кофе я терпеть не могу. Смех единый бодрит меня.
По нему не скажешь. Молодость скрывает любые недочеты. Хоть опухшие глаза….
— Знаю, нужно промыть желудки. Думаю причина нашей бессонницы кроется именно в недавнишней съеденной рыбе. Ее остатки доел ты. Нужно закончить говорить с Максом Торбищем и, отправляться в больницу, попутии заехав в его хижину, заваленную нужными книгами. Понимаешь, я бы подолгу сомневалась в правдивости его слов и в чистоте рассудка, у всех добровольных отшельников первое время играет воображения (а я вроде не слышу).Рисует трудно сопоставимое с реальным миром. Мне тоже мерещились черти, а каждое завывания ветра казалось кличем давно умерших. Ночные осмотри я вообще не проводил; покуда не привык. А там закупая лошадей ты увязался. Взявшись нарушить семейное дело. Он он, предоставляет хоть то немногое что объясняет происходящее. — Губы Лафара продолжали шевелиться, безмолвно колыша воздух. Теребя пальцами лысую макушку, — предварительно опустив выпирающий лоб (пожалуй, это разительное отличия рушит мое сравнения с Муссолини, отнюдь арийские черты присущие в его облике), — упорно размышляя над вновь пришедшей мыслью. Как минимум тогда мне так показалось, впрочем, результат не заставил себя ждать. Искоса посмотрев на Остапа: — Пошли к столу, есть мысль насчет происходящего.