— В обоих телефонах вынута батарея и генератор барахл… Выведен из строя. Сомнений быть не может. — Полушепотом сказал он, запустив руки под одеяло, взвел курки ружья, тоже проделал с предохранителями на обоих пистолетах. Повторив за ним, мы с готовностью ждали того кто воплотился (вселился) в образ Остапа.
— О, убив одну часть моей души, ОНО заставляет собственноручно убить другую. — Посмотрев на меня Лафар продолжил шептать в простор комнаты. — Получится ли у нас искоренить зло в нем, и если выйдет, где искать настоящего Остапа? Или они уже составляют неотъе́млемую часть единого целого? Куда отправиться его освобожденное сознания, как их разделить: уничтожив поработителя оставив невинного целым, живым. — Вопли души, призывающие на помощь которую я бессилен оказать. — К твоей хижине где хранятся ответы нам пока не добраться. А потребность в ответах- растет с каждым новым случаем. Попытайся вспомнить с того малого, что тебе успелось прочитать, если после разжигания очага мне удастся втолкнуть Остапа в пылающий огонь, сколько нужно продержать его дабы выгнать эту пакость. Я только одного понять не в состоянии: к чему он медлил? Определено лежащего в умопомрачении проще отправить к почива́вшим в земле чем бодрствующего.
Ясную синеву глаза затмило красное пятно, растека́ясь по окружности, выкрашивая одним цветом каждый затопленный кусок, стирая контуры. Оба впалых глаза (за время наших разговоров он моргнул пару раз, когда произошло кровоизлияние, Лафар и вовсе перестал опускать кожные перепонку),налились кровью, не ослабевая пытливого взора на меня. Под натиском стремительно развивающихся драматичных событий я начал теряться; понимая, что кто из нас свихнется быстрее — вопрос времени. Соображения об происходящем понимались с трудом. Тело отправляло все имеющиеся ресурсы на заживления переломов, требуя сна. Ослабленные мышцы, ватная голова — кажется паршивые я себя не чувствовала за весь тот короткий промежуток времени называемый моей жизнью. Отгоняя столь нужный сон, получал мстивые пинки: ноющая боль разливалась с горячей кровью.
— Откуда закралась мысль о подменные твоего друга? Шутит не хуже тебя, говорит рассудительно.-Задавания вопросов должно было натолкнуть на здравую мысль, помочь вспомнить нужный ответ или (что более всего реально) оттянуть час, когда мне придется сообщить о невозможность уцелеть Остапу.
— Неестественность движений. Подожди минутку, нужно проверить не стоит ли он за дверью…. (проверка дал отрицательный результат).Остап любил шутить, но знал разницу между безобидным подшучиваниям над устоем жизни и жестоким высмеиванием кого-либо. В частности, шутки о своих родных. От примеров воздержусь. Чег…
— Обожди! — Вспомнив главу «Перевертыш, забрасывания первичной демонической кожи, уподобления человека». Радость хлынула вместо с слюной. Похлопывания ладонью егеря прочистили дыхательные пути, оправив для продолжения разговора. Звуки шагов помещали оповестить об всплывших подробностях, говорившие о много, выделяя невозможность сохранения порабощенного. Я лишь покачал головой и старший лесник все понял.
Камин ярко горел, Лафар делал вид занятого готовкой еды. Остап смотрел на горящее пламя когда подошедший друг толкну его в огонь. Слезы катились вслед падающим пистолетным гильзам. Багор удерживал пылающего узника. Десятки организмов — напавших на переходе вброд -рассыпались, и вместо обугливания тела, шипели тушки запекаясь в собственном соку. Расстреляв полстола (круглый стол короля Артура проигрывал по размеру ему),он накормил меня помойной едой и подкинул дров которые с запасом принес Остап. Голова прояснилась, хотя самочувствие оставляло желать лучшего.
— Превращения — энергоемкий процесс. То, горящее в огне, жалкая копия. Уничтожив которую мы ему никак не навредил. Его заслали с целью не навредить, а отвлечь или следить….
— Копия, как у тебя язык поворачивается… Конюшня! Мать честная! -Побежав к выходу, он пропал из моего поля зрения. Вернувшись прикатил инвалидное кресло с навесными подпорками для ног. Говорить излишне, остановить его выстрелом в голову… не хватило духу. Вложив меня на кресло (при всей аккуратность перелаживания принесло нестерпимую боль), подняв выпавший пистолет опять наградив им. Въехав в конюшню, я долго отходил от увиденного. На куче сена, в центре конюшни, между оторванными воротами стойл лежали изувеченные животные. Обескровлены части лошадей вразнобой скинуты на окрашенное сено. Искусанные морды, вырванные челюсть. Некоторые из них, судя по иссохшим, вздутым, брюхам ждали потомство. Бросив меня возле ворот, ринулся с воплями к своим «драгоценным детям» (фраза из уст самого Лафара).