— Она ничего не сказала, — ответил я.
— Тебе достались настоящие браслет и кольцо индейцев чероки, — сказал мне папа вечером в следующий четверг. — На этот раз никакого вранья не будет. Папа твоей мамы — то есть, твой дедушка — подарил их нам когда‑то давно на свадьбу. А к нему они попали, когда он ездил по индейским резервациям. Понимаешь, твой дедушка торговал хлопком. А хлопок индейцам был иногда нужен. Но иногда у них не было денег, и хлопок они выменивали у дедушки на разные вещи. Так все обычно и бывает.
— А я собирался шишек принести, — сказал я. Я нашел тогда несколько шишек, таких идеальных по форме, что даже не смешно. Похожих на масштабные модели новогодних елочек. — И еще думал принести камень и сказать, что это метеорит.
— Нет–нет. Возьми эти украшения чероки, Мендель. Я не возражаю. Да черт побери, я о них совсем забыл, поэтому даже не беда, если их украдут или поломают. Они настоящие, Пузырь.
Ну и что мне было делать? Мне ж было всего девять лет, и меня с ранних лет учили слушаться старших. Нельзя было только пить виски и курить сигареты, которые они мне предлагали, когда обычно сами напивались в салоне «Затонувшие сады». И я подумал: может, возьму эти чудные папины украшения и суну их в парту. А шишку положу себе в коробку с обедом. И я ответил:
— Так точно, сэр.
— Иного я и не ожидал, — сказал папа. — Подожди, я сейчас.
И ушел в ту комнату, которая раньше была их с мамой спальней. Открыл деревянную шкатулку, которую когда‑то выточил на уроках труда в старших классах, и вытащил серебряный браслетик и колечко с одной жемчужиной. Я не знал тогда, что эти безделушки украшали левую руку моей училки — еще до того, как она рассталась с моим папой и уехала поступать в колледж, еще до того, как окончила его, десять лет проработала в какой‑то совершенно другой школе, а потом снова вернулась в родной город.
Я положил их в маленький полотняный мешочек. Папа сказал, что заедет за мной и мы вместе пообедаем, если я захочу, поэтому мне не нужно брать с собой обычный бутерброд с колбасой и банан. Утром я открыл холодильник, сам себе все сделал и вышел через черный ход.
Гленн Флэк начал предметный урок с рентгеновского снимка лодыжки его матери. она упала с крыльца, когда хотела удрать от рассерженных пчел. Все остальные мои одноклассники уже знали, что так делать ни в коем случае нельзя — мы научились этому из еженедельных учебных фильмов. Меня вызвали следующим, и я сказал:
— У меня есть для вас бесценные артефакты индейцев–чероки. Индейцы–чероки как никто другой умели ковать и чеканить. — Папа заставил меня всю речь выучить наизусть.
И я продемонстрировал одноклассникам то, что когда‑то было куплено в ювелирной лавке Рэя. Мисс Субер сказала:
— Дай‑ка мне на это взглянуть, — встала из‑за стола и взяла у меня браслет. Присмотрелась к нему, подержала на вытянутой руке и продолжила: — Похоже, тут на внутренней стороне стоит знак пробы, Мендель. Ты, наверное, какие‑то не те индейские украшения в школу принес.
— Индейская давалка, индейская давалка! — заорала Мелисса Бисли. Тогда это слово еще можно было произносить. Поймите — то было время, когда мы еще не научились говорить «монетка с головой представителя коренного населения Северной Америки» вместо «монетка с головой индейца».
Я ответил:
— Я знаю только, что мне так папа рассказывал. Вот и все.
Я забрал у мисс Субер браслет и вытащил, из мешочка кольцо и протянул ей — будто сахарную косточку приблудной пугливой собачонке.
Мисс Субер сказала:
— Ладно, достаточно, — и велела мне сесть на место. Я надел кольцо на большой палец, а браслетик подцепил носком теннисного тапочка.
— Твой отец часом не сошел недавно с ума, Мендель? — спросила мисс Субер.
Конечно, мне стало неловко — еще как. Скажи она это лет через двадцать или тридцать, я бы подал на нее в суд за домогательства, клевету и, возможно, за то, что у меня развилась боязнь открытых пространств. Парта моя стояла в последнем ряду. Все мои одноклассники повернули ко мне головы — кроме Ширли Эбо, единственной черной девочки во всей нашей школе даже через четыре года после расовой интеграции. Она, как всегда, смотрела вперед — готовилась выйти к пюпитру и рассказать, что принесла на урок она: кувшин с головой, который сделал один ее старый–престарый родственник по имени Раб Аб.
Я сказал:
— У моего папы есть Талант. — А может, и ничего не сказал, а только подумал про Талант моего папы. И замолчал.
Мисс Субер села снова. Посмотрела на потолок и произнесла:
— Извини, Мендель. Я не хотела на тебя кричать. Урок окончен, все свободны.
Так продолжалось почти два месяца. Наконец, я сказал папе, что подобных издевательств больше выносить не могу, что начну прогуливать, что приду на урок и скажу, что вообще забыл что‑то принести на предметный урок. Я сказал: