Выбрать главу

Оставил Лавра с Борисом делиться опытом, попрощался с Машей, с младшими Болдыревыми — и к Губанову. Не один, разумеется, авто с охраной, все дела. И вот у Савелия я в очередной раз обалдел. Он с местными занимался созданием Всероссийского продовольственного комитета, в чем ему помогали двое молодых ребят из эсеров — Николай Кондратьев и Питирим Сорокин. И если первая фамилия никаких ассоциаций поначалу не вызвала, то вот второе имя… Сорокин с теорией социальной мобильности нам очень пригодится. А там и Кондратьева вспомнил, и названные его именем экономические циклы и то, что он был разработчиком новой экономической политики. Так что Губанову я прямо сказал — ни в коем случае этих двоих не упускать.

На следующий день из Швеции приехал Чернов и мы наконец собрались почти всем Исполкомом, набежало и рабочих, и соратников по Совету. Причем впервые меня представили собравшимся как товарища Большева. Нет, многие и так уже знали, но кое для кого это стало новостью.

Настроение у собравшихся было весьма приподнятое и даже шапкозакидательское. Ну и пошла рубка-колка. Несмотря на мрак в городе, эйфория захлестывала — как же, вековечный враг повержен, — и первым делом пришлось ее гасить, чтобы в угаре не наломать дров.

— Товарищи, я понимаю, у нас большая радость, наконец-то свергнут царизм, но впереди, до созыва Учредительного собрания, очень сложный период. Нам нужно будет пройти по кромке — не дать укрепиться во власти кадетам, и самим не свалиться в революционный экстаз.

— Это что за экстаз такой? — спросил пожилой рабочий, как оказалось, представитель от Выборгского района.

— А это когда революционные массы на волне революционного воодушевления врываются куда угодно и устраивают революционный самосуд.

— Если вы про императрицу, то поделом ей.

— А мальчику? — спокойно спросил Губанов.

И этот негромкий вопрос сбил волну. Заерзали, несколько человек потупили глаза, но нашелся один, возразил.

— Нечего с ними церемонится! Еще бы Николашку так!

— То есть, вы считаете, что в порядке вещей убивать без суда?

— Правильно, суд нужен! — поддержал Носарь.

Идея суда над царской фамилией, как ни странно, сработала. Уж больно очевидны были выгоды — раскрыть сущность самодержавия, показать всему миру нашу гуманность и так далее. Вплоть до того, что отпустить гражданина Романова в Европу. Естественно, в обмен на царские капиталы за границей. Но стремление раскручивать революционный маховик и тяга к мировой революции никуда не делись. Пришлось напоминать, какими усилиями дался сегодняшний день и что самые ярые радетели мировой революции даже приблизительно не знают, сколько у нас сторонников в Германии, Англии, Франции… Так что никакого форсирования, ни вовне, ни внутри. Медленно, обеспечивая каждый шаг, спускаемся с горы…

Судя по репликам, у нас в Исполкоме может появится левацкий уклон, и специально для его потенциальных участников пришлось напоминать выработанное в Швеции.

Никакой мировой революции. Даже никакой пролетарской революции без должной подготовки. И никакого коммунизма на следующий день после ее победы. Люди и к социализму-то не очень готовы. Вон, после двадцати лет относительно сытой жизни в артелях все равно нет-нет, да и вылезет кулацкая морда. А уж вне артелей… жуткая, необоримая крестьянская жадность, когда за медную полушку готовы рвать глотки. Разгромы усадеб идут, и если чего утащить не могут, то жгут или портят. Локомобили разбирают и растаскивают, хотя казалось бы — зачем? Ан нет, пусть не работает, зато вот железка теперь моя, в хозяйстве пригодится. Вот что менять надо, всю социальную мораль, вот где настоящая революция нужна… А вы в коммунизм завтра собрались.

Так что первым решением Исполкома стало поручение Чернову срочно активировать эсеровские ячейки в деревне и направлять черный передел в нужное русло. А дальше пошло почти по “Апрельским тезисам”, разве что с поправками.

Вся власть Учредительному собранию, скорейшие выборы, единый список кандидатов от Союза Труда.

По всей стране назначить и разослать инструкторов, создавать Советы. Везде, особенно на национальных окраинах, объяснять, что местный Совет это лучше, чем местная автономия, а то растащат на кусочки.

После созыва Учредительного собрания — переход к республике Советов как власти рабочих и крестьян. Для обеспечения этого создание своих отрядов везде, где только можно — в идеале каждый Совет должен иметь под рукой вооруженную силу. Особенно здесь, в столице, тем более что среди запасных изрядно именно питерских рабочих.

Революционное пораженчество — войну прекратить, германца не пущать, революцию защищать, истинный мир без свержения власти капиталистов невозможен.

Ситуативный союз с временными, подготовка аграрной реформы по эсеровской модели.

Ну и немножко мировой революции, так и быть — устанавливать связи с единомышленниками по всему миру.

Вот сколько раз все это обсуждали, планировали, расписывали, а вот поди же ты — началось по новой, так на всех ситуация действовала. Заседали двенадцать с лишком часов, но вроде уговорились.

***

Утром, после известия о том, что приехали следующие эмигранты из фаланстера, мы решили, что вечером отправимся обратно. Тем более, прибывать теперь “шведы” должны были по пять человек каждый день. Напоследок, после переговоров с Моссоветом по прямому проводу, поехали предъявить требование о созыве Учредительного собрания в Таврический дворец.

В Питере возобновили работу фабрики и заводы, а главное — после недельного перерыва был пущен трамвай, но город по-прежнему производил тяжелое впечатление — разгромленные лавки, суетливые караулы, грязные улицы, заполненные расхристанными солдатами. В Думе — непрерывная говорильня, причем с участием свеженазначенных министров. То есть вместо того, чтобы вступать в дела, они витийствовали здесь. Хорошо хоть есть на свете инерция и бюрократическая машина продолжала вращать свои маховики.

Мы передали отпечатанное заявление Петросовета, ребята разбрелись по кабинетам налаживать взаимодействие с временными, а я попытался найти Гучкова. Кто-то из думских канцеляристов послал меня в Министерский павильон, где Гучков предпочитал работать на отшибе от всего улья. Там-то я неожиданно напоролся на только что приехавшего Корнилова с адъютантом. Цепкая память разведчика не подвела генерала, он окинул меня взглядом, прищурил калмыцкие глаза и обратился без обиняков:

— Господин Скамов? Нас знакомил генерал Болдырев. На пару слов, если можно.

Павильон построили лет десять тому назад, чтобы царские министры могли дожидаться в отдельном кабинете вызова на трибуну без контакта с думцами — министры нового правительства на это мгновенно забили. В этот кабинет и стукнулся адъютант и, не обнаружив Гучкова, шуганул троих господ, явно вставших “на защиту завоеваний революции” из карьерных или партийных соображений. Впрочем, хозяевами жизни они себя почувствовать не успели и поспешно ретировались без возражений.

Кабинет метров в тридцать пять имел три высоких окна и три двери — в приемную, в секретарскую и прямо на улицу, из последней заметно дуло, а интерьеры здесь были несколько проще, чем в самом дворце, помнящим еще Григория Потемкина, князя Таврического. Мы уселись подальше от выхода на улицу в кресла с гнутыми ручками. Адъютант раздернул полосатые шторы на окнах, вышел и встал за дверью.

— Я знаю, что вы председатель Московского совета и хочу вас спросить напрямую, — угрюмо начал генерал. — Что в свете произошедшего Совет намерен делать с войсками?

Да, вот тоже не пожелаешь такой участи. Разведчик, боевой генерал, весьма популярный в войсках не в последнюю очередь из-за личной храбрости. На должность командующим округом, как рассказал мне Болдырев, поставлен фактически еще Николаем, успевшим до отречения завизировать ходатайство о назначении Корнилова. Оказавшись во главе страны, Временный комитет радостно поддержал “назначение на должность главнокомандующего петроградским военным округом, для установления полного порядка, для спасения столицы от анархии, доблестного боевого генерала, имя которого было бы популярно и авторитетно в глазах населения”. И свалил на “известного всей России героя”, прославленного в том числе и побегом из австрийского плена, все проблемы с дисциплиной в Петрограде. Полки митинговали, солдаты занимались приработками на стороне — дворниками, разносчиками, даже телохранителями. Многие дезертировали, некоторые подались в криминал и участвовали в налетах и самочинных обысках, но никто не нес службы.