А вот вам, товарищ Коньков. Вам, товарищ Коньков, дела идут недостаточно быстро. Вам, как учёному, такое, как бы это сказать, примитивное отношение к научной работе – да, к науке – должно быть чуждо! Неужели я должен читать вам лекцию о важности фундаментальных исследований? Какой во всём этом смысл? У вас нервы не выдерживают такой напряжённой работы? Или вам просто интересно поскорее получить медаль и быть отмеченным в - Правде - как выдающемуся организатору дельфиньего вспомогательного флота для рыболовства? Но это будет… Так и быть. В нашем институте вы с ними не столкнётесь. Наука — это прежде всего трудолюбие и упорство, а не стихийная гениальность! Поэтому я повторяю своё предложение: если направление исследований вас не устраивает, переводитесь и делайте это побыстрее!
Коньков онемел. Сахаров никогда не говорил так резко и прямолинейно. Он был оскорблён.
Насмешливый голос Сахарова вырвал его из раздумий: - Итак, зам, вы хотите прекратить эксперименты только потому, что признание их ожидается только через несколько лет — или никогда? -
***
Установка эксперимента менялась несколько раз, но эксперименты продолжали терпеть неудачу.
Действительно, Зона молчала. Но это не делало загадку менее загадочной.
Уиллер повторил свои основные идеи в долгих дебатах: такого расточительства коры головного мозга и субталамуса не было больше нигде во всей зоологии. Следовательно, у этого должна быть цель, функция, смысл. Но какой?
Если дельфины – существа, которыми манипулировали, псевдолюди, то должен быть и ключ к зоне молчания. Как его найти?
Днями они просидели перед экраном, движимые скорее обязанностью точно выполнить программу, чем надеждой заставить зону молчания заговорить. Коньков, который сейчас дежурил в лаборатории один, разозлился из-за того, что экраны оставались пустыми, а кривые отображали только идеально прямые линии без малейших зазубрин, и ничего больше!
Он вздрогнул.
Разве по экрану Тойти не промелькнула крошечная искорка, тонче снежинки, быстрее самой быстрой мысли?
Коньков взял себя в руки и посмотрел на большую временную шкалу, свисающую с потолка посреди лаборатории. Неужели у него уже галлюцинации? Оба дельфина проводили своё - свободное время резвясь в одном бассейне.
Вот, опять!
Теперь он ясно это видел: маленькая, дрожащая точка света отделилась от левого края экрана, замерцала зигзагом и переместилась к правому краю изображения, прежде чем погаснуть, словно её задуло.
Экран Хойти, напротив, оставался тёмным.
Коньков протёр глаза. Он быстро проверил кабельные соединения устройств, до которых мог дотянуться. Нет, о неплотном контакте речи быть не могло. Только сейчас он вспомнил об этих изгибах. Почему он не подумал о них сразу! Конечно, если что-то действительно произошло, если он действительно видел искру, она должна была быть запечатлена на бумажной ленте – крошечная царапина, крошечный зигзаг, пусть даже самый крошечный.
Он вскочил и поспешно провёл по рукам широкой лентой с ровными линиями. Там, действительно, это выглядело как небольшая неровность; это действительно был изгиб, едва заметный над изолинией, но всё же заметный. Взгляд на отметку времени ещё раз подтвердил: он вбил время появления на экране в бортовой журнал электронных часов, и оно точно совпало со временем на кривой. Сомнений не оставалось: воображение его не обмануло!
Он позвал Уиллера и Сахарова в лабораторию по пейджеру. Три пары глаз выжидающе смотрели на флуоресцентный экран. Вот он снова появился, робко и дрожа, но появился. И словно движимая призрачной рукой, написанная кривая тоже слегка приподнялась, всего на миллиметр, а то и меньше, но приподнялась. Они связались по рации с Океанариумом.
Алексей Иванович Гнадин, дежурный лаборант, пожилой и очень добросовестный человек, не понимал, чего Сахаров от него хочет.
- Что происходит?
- Ничего. Тойти играет на пляже, всё в порядке, ничего особенного
- Что она играет? -
- Она плавает у края бассейна, положив голову на бортик, играет с маленьким мальчиком. В конце концов, пришёл класс, сегодня же выходной — ответил Гнадин. - Тойти обожает маленьких мальчиков. Она даже позволяет им трогать и гладить себя.
- Вот, опять! - — возбуждённо воскликнул Коньков.