- Ничего не должно происходить, когда вы проникаете в облако антифотонов, — объяснил мне доктор Шварц. — Конечно, странно и жутко видеть, как исчезает ваша собственная рука, но, кроме лёгкого покалывания кожи, ничего не происходит, и является ли это просто ощущением, вызванным возбуждением, или реальным воздействием на кожу, в Москве не знают.
- Итак, определённое покалывание — раздумывал Уилер. - А что происходит в гораздо более чувствительной нервной, даже мозговой, ткани? Мы этого тоже не знаем, но должны попытаться выяснить.
- Возможно, было бы полезно проконсультироваться с Амбрасяном, — сказал Сахаров, — чтобы узнать его мнение об экспериментах с антифотонами, особенно о том, возможно ли это вообще технически. Думаю, вам, Коньков, стоит съездить туда, поговорить с ним, а заодно рассказать о наших экспериментах с записями. К тому же, небольшая перемена обстановки пойдет вам на пользу.
***
Коньков, хотя и с нетерпением ждал Москвы, был в раздражении. Он не мог бы объяснить, почему. Глаза у него были затуманены. Проблема связи между языком космонавтов и дрожащим голосом и щебетанием Тойти и Хойти была для него настоящей занозой. К этому, конечно же, добавлялось письмо от Леночки из Алма-Аты, где она некоторое время работала учительницей. Месяцами от неё не было вестей; и вдруг эти послания: - Почему ты не пишешь, Сёма? Что происходит? А если пишешь, то короче, чем пресс-релиз! Пиши, но, пожалуйста, подробно. Пиши, что думаешь и чувствуешь, я хочу всё узнать от тебя! -
Да, пиши! Пусть сама приедет и посмотрит, как ему теперь невмоготу писать длинные письма! Любовные письма!
С ней было трудно. Поэтому она и просила комсомол отправить её после экзаменов как можно дальше, в Алма-Ату. Семён всегда считал глупостью шёпот о любви. Он любил её и признался в этом раз и навсегда. Ну и что ещё?
Если она тоже меня любит, тогда ладно, поженимся, а иначе… Возможно, поэтому он и был в таком настроении. Правда, поначалу он даже цветы ей иногда присылал. Но когда приближался Венский конгресс, когда Уилер приехал в Одессу, когда началась охота за Колиной искрой, его девушка осталась без внимания. Она бурно жаловалась на это: - Ты рыбку любишь больше, чем Леночку! - Рыбку! Во-первых, какое невежество в отношении дельфинов, а во-вторых, намёк! Может быть, тогдашняя попытка побега и столкновение с Сахаровым были тайно продиктованы желанием побольше времени проводить с Леночкой после окончания экспериментов? Но она уехала.
Семён покачал головой при этой мысли: кто о себе знает хоть что-то! В любом случае, именно сейчас её отдалённое желание длинных, подробных писем возникло в самое неподходящее время. Типично: она молчала почти семь месяцев, а потом вдруг: - Теперь я поняла, разлука открыла мне глаза. Напиши, что любишь меня, ради Бога, и о своих дельфинах, которых я люто ревную! - Она не стесняется выражаться как комсомолка: - Ради Бога - – выражение, которое сейчас употребляют только самые старшие бабушки. Что она нахваталась там, на чужбине… Может, и больше? Всё это проносилось в голове Семёна, пока он рано утром собирал чемодан. Он заранее собрал все документы для комиссии.
Возможно, лучше всего было бы послать Леночке телеграмму из Москвы: - Бросай всё, приезжай в Одессу. Постой. Посмотри, послушай, а потом уже жалуйся, что такое длинное письмо совершенно невозможно. Восклицательный знак
Он решил отправить телеграмму из аэропорта Внуково.
Тут ему пришло в голову, что Леночка, с её порывистым характером, немедленно соберёт вещи, бросит школу и полетит стремглав в Одессу. А школьное начальство, дети, комсомол, который её туда послал?! Она так гордилась, что её желание исполнилось... Нет, телеграмму нельзя отправить. Так что всё равно напиши – длинно, подробно и разборчиво.
Семён вздохнул.
Приехав в институт, он заметил, что все встречные кажутся ему крайне занятыми и вспыльчивыми. Наконец ему удалось перехватить Шварца.
- Что происходит? Что с вами? -
- Готовьтесь к сенсации, товарищ Коньков – ответил Шварц, проходя мимо. - Позавчера пришла небольшая посылка
- Посылка? - Коньков с трудом поспевал за ним. - Как думаешь, что там?