***
Герметичные двери, искусственно разрежённый воздух. Воздух высокогорья – Бертель чувствовал себя как в Розенгартене. Но все ли остальные… Поговаривали, что они препирались с врачами; врачи проявили великодушие и запретили смотреть фильм лишь нескольким людям. Был установлен аппарат, напоминающий огромный эпидиаскоп, соединённый с рентгеновским аппаратом; от него к главному выключателю на стене тянулись толстые пучки проводов, издававшие гудящий звук, напоминающий работу вентилятора. Профессор Шварц, как киномеханик, был занят. На заднем плане полукруглая чёрная стена достигала потолка.
Прежде чем Шварц начал, Амбрасян снова заговорил: - Для публики мы пересняли всё в цвете, со стереозвуком. На обычную камеру, совершенно верно. Эти, если можно так выразиться, копии воздушной проекции получились на удивление удачными, с превосходным качеством изображения. Воссоздание аппарата Лаурина в обозримом будущем невозможно. Поэтому, чтобы сохранить технологию Лаурина, мы будем проводить первоначальную демонстрацию крайне редко и только для небольшой аудитории. Изначально она предназначалась для небольшой и очень маленькой аудитории. Астронавты использовали систему на борту как своего рода - домашний кинотеатр. Мы не знаем, как долго длился их космический полёт, но одно мне кажется очевидным: они не хотели терять память о своей звезде, о своём доме.
Не прошло и минуты, как Бертель лежал посреди цветущего луга. Он был так удивлён, что запрокинул голову, когда сине-зелёные травы, колыхаясь на ветру, приблизились к его лицу; ему показалось, что он чувствует, как кончики травинок щекочут его подбородок. В то же время в воздухе раздался лёгкий и нежный щебет; совсем рядом с его глазами крошечный пушистый комочек пролетел сквозь кончики травинок, издавая щебечущую музыку, но двигался он так быстро, что он не мог определить, птица ли это в земном смысле. Вот он сидит на крепком стебле и смотрит на Бертеля. Меньше синицы, гораздо меньше, мерцает, как колибри, но это не была ни синица, ни колибри, это не была птица, у неё не было перьев. Что там мерцало и блестело, что это было? Неуловимо. Мех, щетина, тонкая, разноцветная чешуя – у малыша не было птичьих крыльев; наконец, Бертель придумал аналогию: он был похож на ярко окрашенную карликовую летучую мышь, только клюв напоминал птичий. И вот он снова запел, изо всех сил растягивая гортань, щебеча и издавая такие весёлые и громкие трели, что смотреть на него было одно удовольствие.
Бледно-оранжевое небо простиралось над сочной сине-зелёной травой, по ней плыли белые облака; за колышущимися синими и бирюзовыми головками цветов, странными родственниками подсолнухов, простирался горный пейзаж. Что же пробиралось сквозь траву? Оно было далеко, и поэтому его трудно было разглядеть: какое-то существо, лениво и размеренно поднимающее и опускающее головы. Животные, теплокровные? На Земле этот вопрос был бы абсурдным; можно было бы сразу принять это за стадо коров, пасущихся на лугу. А здесь… Справа на картине были строгие геометрические фигуры – дома, конюшни, бунгало?
Бертель почувствовал, как его вдруг схватил невидимый кулак и вдавил в кресло. Он лишь издалека чувствовал руку Хельги, сжимавшую его руку. Они стремительно мчались, и он физически участвовал в этом ускорении. Под ним мелькнула пластиковая трасса. Тот же розовый оттенок, что и в зале Астронавтов в Скале – тогда она светилась ночью, самосветящаяся трасса, самосветящиеся улицы и площади: феноменально, подумал Бертель. Он забыл обо всём вокруг: о зале и людях, о пальцах Хельги на руке; он парил, он всецело отдался удовольствию полёта и парения, восторгу и радости созерцания… Рама окна из красноватого металла была так близко, что можно было дотянуться и схватить её. Когда ему показалось, что он вот-вот потеряет равновесие на повороте, он резко дернул левой рукой влево, чтобы удержать равновесие, и схватился за бедро сидящего рядом; но этого не заметил; он сам был в повороте. Это было страшно. На мгновение он вернулся в большой, тёмный зал; рядом с ним сидела Хельга, его жена – проклятая иллюзия, подумал он, иллюзия в трёхкратном размере, что можно вылететь из себя, словно из раковины – где граница магии?