Тойти, не раздумывая, подплыла в мелководье, когда Коньков поманил её световыми сигналами и свистками. Он стоял в бассейне рядом со стойкой, в высоких резиновых сапогах. Хубер отступил на несколько шагов, когда серый дельфин метнулся к нему; дельфин, однако, доверчиво и удобно тёрся о ноги Конькова. Тойти охотно позволила себя пристегнуть, и надевание прицела также прошло гладко. Источник электронов, похожий на ручной фонарик, вставили в держатель. Уилер ещё раз всё проверил быстрым взглядом и кивнул Конькову. - Думаю, обычный струйный насос включит красный сердечник в поле возбуждения. Всё готово, пожалуйста, дайте соединения.
Коньков соединил клеммы кабелей. Тойти лежала на боку в клетке, немного погрузившись в воду так, что было видно только отверстие для распыления на макушке. Коньков погладил её по бокам; ей это понравилось.
За пределами бассейна подготовка была завершена. Кабели были протянуты к регистрирующим устройствам, преобразователь абстракции был подключен. Генератором источника электронов управлял профессор Шварц. Сахаров подал сигнал. Главный выключатель генератора щёлкнул, и раздался глубокий жужжащий звук. Тойти слегка вздрогнула, приоткрыла один глаз, словно проверяя источник нового шума, и снова закрыла его. Её потенциалы возбуждения были вялыми, типичными для волн сна, отметил Уилер на экране; построенные кривые ничего другого не показывали. Экран преобразователя абстракции оставался тёмным. Шварц увеличил мощность генератора, жужжание стало ярче, резче, но даже это не оказало никакого влияния на кинескоп устройства Евы.
- Я не могу больше повышать напряжение, иначе мы рискуем получить серьёзное повреждение мозга, — сказал Шварц. Он выключил прибор.
- Кажется, она уже спит, — заметил Коньков, вышедший из бассейна. - Что показывают кривые?
- Ничего не изменилось: волны сна в альфа-диапазоне.
После получасового перерыва эксперимент повторили. Результат не изменился, ни малейшего импульса из зоны молчания. С Тойти экспериментировали в третий и четвёртый раз; похоже, электронный луч стимулировал центр сна.
Хельга отвела Еву в сторону. Если всё, что придумал Уилер, было плодом его воображения – она уже в Москве переживала по этому поводу...
Ева пожала плечами. - Дело в том, как объяснил мне Сахаров, что нельзя принять „зону молчания“. Это противоречило бы всему, что мы знаем о структуре мозга и его функциях. Следовательно, там есть что-то новое, что-то неизвестное; есть ли там сообщение или нет, кажется ему неважным в первую очередь он хочет знать, почему зона молчания молчит и как её активировать. Мне это кажется логичным. Мы не сможем судить о значимости гипотезы Уилера, пока этот проклятый кусок мозгового вещества наконец не выявит, что с ним не так.
После Тойти переманили Хойти, и работа продолжилась; эти усилия также оказались безрезультатными. Шварц несколько раз запускал генератор; гудение усилилось до вопля, но даже после двадцати попыток ничего не получилось; для Хойти электронный луч тоже казался всего лишь снотворным.
Уилер провёл тыльной стороной ладони по лбу. Он выглядел нервным, измученным. - С электронным лучом у нас ничего не получается; он не может быть эффективным средством запуска; других средств возбуждения пока нет. Боюсь, с нашими нынешними знаниями мы не добьёмся никакого прогресса. Зона молчания остаётся безмолвной. Жаль, доктор Мюллер, что нам пришлось везти ваш драгоценный аппарат так далеко, и зря.
Он покинул зал широким шагом.
Следующие несколько дней также не принесли ничего, что могло бы показаться успешным. Уилер стал молчаливым; во время еды в столовой он предавался мрачным размышлениям; даже Сахаров не мог заставить его говорить. Но сдаваться было не в стиле Сахарова; он, Коньков и Ева Мюллер работали с утра до ночи, совершенствуя источник и генератор электронов. Коньков комбинировал электронное возбуждение с медикаментами, например, стимуляторами, но даже это не продвинуло их дальше.
Три дня спустя Сахаров подвёл итог: - Это бессмысленно; мы предполагаем то, чего, очевидно, не существует. Нет никаких возможностей для возбуждения, нет никакой биоинформации.
Уилер просто поднял взгляд. В его глазах было столько горечи, что Коньков вздрогнул. Было очевидно, что он на пределе своих возможностей.