За Борей Гуревичем давно закрепилось прозвище «поручик Голицын». Эту незатейливую песню неизвестного происхождения Боря не мог ни петь, ни слушать спокойно. К концу третьего куплета дыхание его становилось прерывистым, а глаза были на мокром месте. Хотя по натуре Боря был весельчак, всюду таскал за собой гитару и веселил любую компанию песенками фривольного содержания. Но в какой-то момент обязательно наступала очередь «поручика Голицына», и Боря преображался. Он пел с надрывом, со слезой, а когда смолкал последний аккорд, обязательно ударял кулаком по столу, или по чём попало и произносил куда-то в пространство: «Подонки!…» Октябрьскую революцию он считал самым трагическим событием в истории человечества и часто, обхватив руками голову, задавал риторический вопрос в никуда: «Как это можно было допустить?!…» Роман Булгакова «Белая гвардия» был его настольной книгой. Неизвестно какими путями к нему попал цветной календарь на 1914-й год, где был сфотографирован Николай II со всем семейством. Боря с гордостью всем его демонстрировал.
Вот и сейчас, после исполнения «поручика Голицына», отложив гитару, Боря сидел бледный и печальный. Со своими изящно подстриженными чёрными усиками он действительно напоминал какого-нибудь флигель-адъютанта или штабс-капитана из кинофильма.
– Поручик, вы в меланхолии?! – весело крикнул хозяин квартиры Игорь Жуковский, чей день рождения сегодня отмечали.- Полноте, батенька! Извольте откушать водочки-с!
Тяжело вздохнув, Боря подошёл к столу. Махнул рюмку по-гусарски. Игорь ободряюще похлопал его по плечу, и подмигнул всем остальным. Борина ностальгия по царскому времени его ужасно забавляла. Игорь Жуковский очень гордился своей звучной фамилией и любил прихвастнуть перед девчонками своим якобы дворянским происхождением, вскользь упоминая о родстве с великим поэтом. Хотя на самом деле и отец, и мать Игоря происходили из простых колхозников. Как бы там ни было, слышать подобные речи от человека по фамилии Гуревич ему было смешно. Но вслух он это высказать не решался, боясь окончательно обидеть Борю.
Зато Лёня не боялся. Как соплеменник, он имел полное право дружески поддеть Гуревича.
– Боренька, ну если бы тебя на машине времени отправить туда, в начало века, неужели ты думаешь, что ты и вправду мог бы стать офицером царской армии?! А как же пятая графа?
– Какая пятая графа?! – взвился Боря. – Пятую графу придумали советские бюрократы! Нигде и никогда такого не было за всю историю человечества! И не будет! Это – наше изобретение!
Все бросились успокаивать Борю. Таня, которая боялась теперь любых разговоров на национальную тему, крепко сжала под столом Лёнину руку. Но Борю остановить уже было невозможно.
– Возьмём историю! – кричал он, размахивая руками. – С самого раннего средневековья! Ведь как было? Если ты ходишь в синагогу, носишь иудейское имя, говоришь по-еврейски, – значит, ты – еврей! Если же ты принял крещение, получил христианское имя, – всё: ты уже – не еврей, а такой же немец, англичанин, француз, русский, как и все остальные в той стране, где ты живёшь! И в России так было до семнадцатого года! Но встала новая зоря, и началось такое, чего и в Средние века не додумались! Правда, ещё у гитлеровцев был свой метод определения национальности: они черепа измеряли! Но этот метод тоже ненадёжный – вдруг у тебя череп окажется такой формы и размера, как у истинного арийца! Да ещё впридачу глаза голубые и волосы светлые, вон как у Лёни! Что тогда?! А вот советская бюрократия поняла: бумага – великая сила! Она никогда не даст осечки! Ты – еврей, потому что у тебя в бумажке так написано! А написано так потому, что у твоих папы с мамой тоже так в бумажках написано. И всё! И будешь ты евреем, пока не сдохнешь, хочешь ты этого, или нет! Вот так: просто и гениально!
Что-то не верится мне, что всё так гладко было в твоей царской России! – не удержался всё-таки Лёня.- Так вот прямо пошёл к попу, покрестился и сразу стал настоящим русским! И чистокровные русские на тебя не косятся, считают тебя своим…
– Какие ещё «чистокровные русские»?! – аж закашлялся Боря.- Если хочешь знать, чистокровных русских вообще нет! Это – миф! Мы вот утверждаем, что американцы – это не нация. Что это – винегрет, конгломерат разных народов. А русские – это такой же винегрет, только более тщательно перемешанный! Если мы попытаемся отделить обрусевших инородцев от истинно русских, то русских вообще не останется!… Чего ты смеёшься?! Возьмём великих русских писателей. Вслушайся в корни этих старинных дворянских фамилий: «салтык», «аксак», «турген»! От каких татарских мурз пошли эти почтенные роды? А Пушкин со своей африканской физиономией?! А Лермонтов – потомок пленного шотландца, который, в свою очередь, был потомком испанских герцогов?! А сколько немцев осело и обрусело?! Одна царская семья чего стоит! А если уж о евреях зашла речь, то от какого Менделя пошёл славный род Менделеевых?! А кто лучше и задушевней изображал русскую природу, чем Исаак Левитан?! Это – классика! Даже любимую в народе «бормотуху» назвали «Золотая осень»!… Это что касается дворянства, интеллигенции. А если взять простой народ, то он, грубо говоря, состоит наполовину из крещённых угро-финских племён, а на вторую половину – из обрусевших украинцев…
– Ну, ты загнул!…- покачал головой Игорь.
– Ничего я не загнул! Точно так же, как Британия осваивала Северную Америку, населенную индейскими племенами, и положила начало новому, более могучему, государству и новому, более многочисленному, народу, лишь отдалённо напоминающему британцев, и то лишь по языку. Так же в своё время Киевская Русь осваивала новые земли на Северо-востоке, населёнными дикими угро-финскими племенами, и тем самым положила начало России и русскому народу…
Борю уже почти не слушали,- многие потихоньку стали снова выпивать и закусывать. Да и сам Боря порядком устал от дискуссии. Он сел за стол рядом с Лёней, налил себе водки и сказал со вздохом:
– Молодец ты, Лёня! Я даже завидую тебе по-хорошему. И не тому завидую, что у тебя будет жена-красавица, а тому, что детей своих ты сумеешь вырвать из этого замкнутого круга… Они будут твоими детьми, будут носить твою фамилию, – а она у тебя вполне подходящая,- но у них будет бумажка, где будет написано, что они – русские. А бумажка в нашей стране – это главное. Это – лучшая страховка от какого-нибудь нового Дробицкого яра…
По склонам Дробицкого яра прошёл тёплый летний ветерок, всколыхнув, как водную гладь, седую полынь и сон-траву. Лёня положил букет густо-красных пионов к подножию скромного обелиска. Стояли молча. Таня прижималась к его плечу. Потом тихо спросила:
– Здесь не только евреи?
– Не только. Ещё многих здесь потом расстреливали… Например, люботинских железнодорожников.
Больше ста человек. За что, не могу сказать… По-моему, какую-то подпольную организацию раскрыли там, в Люботине… Вечная память, конечно, всем, кто здесь погиб… ещё… Но их количество исчисляется сотнями, а евреев – десятками тысяч! Это обязательно надо было подчеркнуть, и я верю, что когда-нибудь это сделают.
– Знаешь, – сказала Таня – у меня странное чувство… Будто я каким-то образом виновата в этом. Хочется просить прощения у тебя, у тех, кто лежит в этой земле…
– Действительно, странное чувство. Ты-то здесь причём? Просто место здесь такое: давит на нервную систему. Пойдём, наверное.
Когда до шоссе оставались последние метры, они увидели группу молодых людей, которая двигалась им навстречу. Характерная внешность большинства из них не оставляла сомнений в их национальной принадлежности. Вид у них был решительный, глаза горели. Двое из них на ходу разворачивали какой-то транспарант. Лёня и Таня посторонились, пропуская их. Неожиданно от группы отделился Боря Гуревич.