Бестужев бросился в поиски.
Стражники уже потеснили ордынцев и заслонили великого князя от Чол-хана, Тот что-то зло выкрикивал, но за хором его не было слышно.
Иван Васильевич подозвал Патрикеева и указал на стражников:
— Проследи, чтоб татарина не покалечили, пусть только сдерживают!
Вскоре Ибрагим был найден. Ему удалось, по-видимому, как-то успокоить Чол-хана, ибо тот наконец замолчал. Это случилось ко времени, ибо хор троекратным «Аллилуйя!» закончил величальную песнь.
Митрополит глянул в сторону ордынцев и, не видя более ничего опасного, приступил к освящению вербы. Он опустил руку в серебряное ведерце с подогретой водой и брызнул ею в сторону великого князя. Затем спустился вниз и двинулся по проходу, разбрызгивая по обе стороны воду из ведерцев, которые несли за ним два Служки.
Стражники с трудом сдерживали людей, стремящихся подставить под брызги свои вербные прутики. Фаддей, не удовольствуясь пойманными капельками, легко раздвинул стражу и сунул пушистый пучок в проносимое мимо ведерце.
— Во, дед! — радостно ухмыльнулся он, вернувшись на место. — Как помрешь, будет чем постегать!
— Да не верь! — снова встрепенулся старик. — Не штегал гошподь Лажаря. Прощто щказал: вощтань и иди! Я полщта лет тута штою, вще жнаю. Щас владыко гошпода являть будет…
Митрополит повернул назад.
Дьякон прорычал со взлобья:
— «Со страхом божиим и верою приступите!»
Хор трижды повторил:
— «Благословен грядый во имя господне, бог господь и явися нам!»
В это время от Фроловских ворот ко взлобью стал приближаться всадник. Люди узнавали в нем младшего брата великого князя и приветствовали его радостными криками. За ним тянулось странное существо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось лошадью с необыкновенно длинными ушами.
Фаддей задергал всезнающего старика, и тот охотно пояснил:
— Это к кобыле уши подвяжали, штоб она на ошла походила. У жидовян ешть така животина, навроде лошади: рогатом мала — в уши пошла. Гошподь-то по Ерушалиму на ошле ехал. Щас владыко это покажет, а ошлятю ошударь поведет: гошподу вше князи мира подвлаштны…
Князь Андрей подвел «ослятю» Филиппу, служки легко взметнули на нее своего тщедушного владыку и передали повод великому князю. Двинулись сани с вербным деревом, и тотчас же из-за спины ближних стражников выскочили пятьдесят юношей — боярских детей, — которые стали устилать дорогу за санями дорогими разноцветными сукнами. Великий князь ступил на образовавшийся ковер и повел за собой кобылу с восседающим на ней «господом». Площадь радостно загудела.
— «Да исполнятся уста наша хваления твоего, господи, яко да поем славу твою…» — запели певцы, и их поддержали колокола кремлевских соборов.
Чол-хан, увидев ведомое великим князем длинноухое существо, громко рассмеялся и выкрикнул:
— Ха, хитрый лис тянет полудохлую церковную крысу!
За шумом его расслышали немногие, но и их было довольно, чтобы в ордынцев полетели поднятые с площади «гостинцы». Это окончательно разъярило Чол-хана, он стал выкрикивать бранные слова, обвиняя москвичей в трусости и вероломстве. Стражники, стыдясь поднять глаза, молча сдерживали напиравшую толпу.
Князь Андрей подъехал к оцепленному полукружию, привлеченный доносившимися оттуда возгласами.
— Бузит татарва, — пояснил ему один из стражников, — лается и по-нашему, и по-своему, но больше по-матерному. А нам его трогать не велено…
— Трусливые шакалы, бросающиеся дерьмом! — рычал Чол-хан. — Вы нашли достойное себя оружие. Ваши руки не для булата, а языки не для честных слов!
Князь Андрей, не долго думая, раздвинул оцепление и направился к Чол-хану. Тот, приняв его за очередного увещевателя, принял гордый и независимый вид. Князь Андрей подъехал ближе и неожиданно для всех плюнул ему в лицо. Чол-хан отшатнулся и всплеснул руками.
— Чего попусту махать? Вынимай саблю и маши, — спокойно проговорил князь, и толпа поддержала его радостными криками.
Чол-хан заревел и взвил саблю. Через мгновение всадники сшиблись в яростной схватке. Татарин оказался искусным и сильным врагом, это князь понял сразу по его тяжелым ударам. К тому же в руках у Андрея была жиденькая, хотя и богато изукрашенная сабелька, предназначенная для торжественных выездов, — такая и в ударе не сильна, и в защите — не стена. Вот Чол-хан широко замахнулся, норовя ударить в голову. Князь Андрей сделал крышу — сабелька жалобно звенькнула, но выдержала. Чол-хан сделал боковой замах — князь пригнулся, и сабля просвистела у него над головой.
«Ничего, первый наскок мы сдержали, а теперь сами кусаться начнем, — подумал князь, увертываясь от очередного удара. — Вон ты как широко размахался — раз! — Князь ткнул противника в вытянутую руку, но сабелька наткнулась на спрятанный под рукавом доспех. — Эге, так ты с начинкой — раз!» Его сабелька достала незащищенную кисть руки. Удар был несильным, но Чол-хан сразу же ослабил натиск.
Всадники разошлись и уже были готовы броситься в новую схватку, но тут на площадку пало копье с великокняжеским прапором, что требовало немедленной остановки поединка. Вскоре сопровождаемые стражниками соперники предстали перед великим князем, который, передав свои обязанности в шествии ближнему боярину, поджидал их у Фроловских ворот.
— Ты почто свару затеял? — сурово спросил он у брата.
— Не терплю, когда нашу честь позорят! — гордо ответил тот.
— А ты почто лаешься не ко времени и не к месту? — повернулся великий князь к Чол-хану.
— Я лаял, что ты нынче бога славил, а вчера его обманул. Как можно?
— В чем это? — недоуменно поднял брови великий князь.
— Ха, целовал мне крест на грамоте, что Латифа не укрываешь, а сам его в городке своем припрятал!
— Это ложь!
— Моя не ложь, твоя ложь! — сказал Чол-хан, неожиданно сломав язык. — Моя знает, что ты ему городок Алексин дал.
— А-а, — протянул великий князь, — верно, дал. Так мы сей городок боле за собой не числим, и грамотка об том имеется. Потому, когда говорил, что нет Латифа на московской земле, ни в чем не лукавил ни перед богом, ни перед тобой…
Чол-хан понял, что его одурачили, и разозлился:
— Ты не исполнил царский фирман и будешь за то наказан!
— Про то мы с царем сами и разберем, — терпеливо сказал великий князь, — а ты веди себя пристойно и боле не задирайся, не то отправим без чести и до времени.
— У меня честь отнять не просто, а времени твоего ждать не стану! Сам уеду, завтра же, нет, сейчас!
— Ты сперва со мной слади дело, а потом уже беги, — неожиданно сказал князь Андрей и, гордо посмотрев на брата, добавил: —У нас ведь не одними словами дело вершат!
Чол-хан, с трудом сдерживая заклокотавшую в нем ярость, прохрипел:
— Я до отъезда успею разбить твой башка.
Иван Васильевич, в досаде на выходку Андрея, хмуро сказал:
— У нас нет обычая бить царских послов…
— Зато есть привычие быть от нас битыми! — вскричал Чол-хан.
— Опять, поганец, всуе словами мечешь! — сказал Андрей.
Иван Васильевич гневно посмотрел на брата:
— Ведь нароком его задираешь! Отправляйся на мой двор и сиди безвылазно, покуда хан к себе не отъедет!
Князь Андрей с достоинством ответил:
— Хоть ты, государь, как старший брат за отца мне будешь, но чести лишить не волен. Окуй или стражу приставь, тогда, может, эту собаку и спасешь, а по одной воле сидеть у тебя не стану!
Его поддержало почти все великокняжеское окружение.
— Государь! — выскочил вперед князь Холмский. — Брат твой дело говорит. Неможно нам боле позор от поганца терпеть. Дозволь мне проучить басурманина!
Иван Васильевич грозно сдвинул брови:
— Чол-хан — царский посол, и кто обидит его, будет мною наказан. Ступай и ты под стражу, князь Данила. Нынче без петухов обойдемся, а завтра решим, что делать.
Чол-хан ощерился:
— Братка пожалел! Данилка пожалел! Что делать — не знаешь, всю ночь думать будешь!
Он громко, с издевкой захохотал. А вокруг продолжало расти возмущение, которое постепенно перекидывалось на окружающую толпу.