Делать было нечего.
— Лови коняку! — крикнул Семен и, схватив за гриву самую рослую лошадь, погнал ее дальше в воду.
Через мгновение они уже плыли, держась за лошадиные хвосты. С отдалявшегося берега понеслись резкие, гортанные крики. В воздухе прошелестело несколько стрел. Одна из них воткнулась в холку Матвеевой лошади, та пронзительно заржала и закрутила головой. Другая угодила Семену в плечо, и он перестал работать рукой.
Между тем раненая лошадь стала быстро выбиваться из сил. Она захрипела, движения ее стали беспорядочными, и Матвею ничего не оставалось, как отпустить ее. Он глубоко нырнул, стараясь обмануть стрелявших, а когда вынырнул и осмотрелся, то Семена уже не увидел, только оперение стрелы, разрезавшее воду, говорило о том, что его товарищ продолжал тянуться за своей спасительницей. Матвей поспешил вперед, снова нырнул и, разглядев в мутно-желтой мгле тело Семена, схватился за стрелу и с силой, какая только нашлась в нем, выдернул ее. Глотнув свежего воздуха, он снова погрузился в воду, перекинул через шею безжизненную руку Семена, и так они поплыли к желанному берегу. До него оставалось не так уж много, но силы лошади, тянувшей за собою двух людей, были на исходе. Еще немного — и она утащит за собой под воду Семена, вцепившегося в ее хвост мертвой хваткой утопающего. Помощь пришла неожиданно. С родного берега бросились к ним несколько человек из стоявшей неподалеку сторожевой заставы и выволокли их из воды, уже потерявших способность двигаться.
Первым в себя пришел Матвей. Увидев склонившиеся над ним родные русские лица, он нашел в себе силы прошептать:
— Чьи вы, братцы?
— Сторóжа от полка Верейского князя, — сказали ему в ответ.
— A-а… значит, жив Василий-то… Михайлыч, — улыбнулся Матвей.
— Жи-ив, при самом великом князе служит. Недавно только с государским словом мимо проскакал в Алексин-городок.
Матвей воспрянул:
— Так спешите к нему! Орда к приступу готовится. Спасайте своего князя и братьев своих спасайте!
И еще крикнул что-то громко-громко, как ему показалось, а на самом деле никто его не услышал, ибо впал он в беспамятство…
Василий проскакал всю ночь, сменив под собою несколько лошадей. В Алексин он прибыл, когда солнце стояло уже высоко. Крепость была в волнении. Показались первые ордынские отряды, у стен дурачились татарские удальцы. Они издали разгоняли своих коней и, чтобы обезопаситься от лучной стрельбы, ловко осаживали их в двухстах шагах от защитников. Отсюда, с незримой черты, неслись страшные ругательства, сопровождаемые непристойными действиями. Особенно изгалялся маленький, одетый в ярко-красное одеяние татарин. Он вскакивал на конскую спину, спускал штаны и являл алексинцам свой тощий зад. Те не оставались в долгу. Среди рева и свиста вырывались пронзительные вскрики:
— Ты что ж это свою поганую погань до времени кажешь, мы еще воевать не начали!
— Дак это у него самое красное место, передок-то сызмальства отрезан!
— Да ну?
— Вот тебе и ну — чтоб ездить на конях не мешал!
— Ну дык ехай ближе, мы тебе куйнем!
— Чтоб было чем Ахматку клевать!
— Ого-го-го! — гоготали мужики.
Стража привела Василия к Луке. Тот, узнав, что гонец прибыл от самого великого князя, обрадовался скорой помощи.
— Помощь будет, — уверил его Василий, — два великокняжеских брата к вам спешат: Юрий с Серпухова и Борис с Козлова Брода, но приказ тебе такой: выйди с города и встань напрочно на левом берегу, не пуская туда татар.
— Припозднился ты с таким приказом, — покачал головой Лука. — Сам видишь, орда под самые стены подступила, теперь всех с крепости не выведешь.
— Выведи что сможешь, хоть толику малую. Сам понимаешь, коли перекинется орда через Оку да растекется по нашей земле, трудно с ней потом воевать будет.
— Я-то понимаю, да сил у меня мало, чтоб на берегу биться. В крепости же мы еще повоюем… Ты вот что, мил-человек, я тебя не видывал и слов твоих не слыхивал. И грамоту великого князя тож от тебя не возьму — не ко мне она писана, но к прежнему воеводе Беклемишеву. Хочешь нам помочь, вставай на стены, притомился в дороге, отдохни, а то к Беклемишеву иди — с ним про отступные дела говорить легше…
Так решил схитрить бесхитростный Лука, нимало не заботясь о последствиях своего решения. Зато Беклемишев, проведший остаток утра перед образом архангела Михаила, воспринял появление великокняжеского посланца как добрый знак своего угодника. Он принял грамоту великого князя, поцеловал ее и сказал:
— В нужный час ты прибыл к нам, господин. Мы во всей полной воле государя нашего обретаемся, а слуг его жалуем и чтим. — Он велел напенить золотой кубок и подать его Василию. — Мы тож в воеводском деле понимаем и, как государская мудрость рассудила, хотели до твоего приезда так и сделать. Да вот мужичье нам руки повязало: татарских послов прогнало и городок восхотело самолично защищать. Теперь же все по государскому слову сделаем!
Беклемишев велел кликнуть войсковых начальников и показал им грамоту.
— Не оставил наш государь милостью детей своих, — сказал он, — приказал спешно с крепости выйти и реку переплыть. Неча, говорит, вам бесцельно за стенами гибнуть, а идите вы, говорит, биться в чистое поле, куда вам вскорости подмога будет. Передайте государское слово своим ратникам, пусть готовятся не мешкая отходить!
Город быстро узнал о приказе великого князя. Когда объявили ратный сбор, площадь сразу заполнилась народом. Ратники, сбившись в кучу, угрюмо оглядывались по сторонам. Горожане кипели возмущением:
— Нешто мы за то вас кормили, чтоб вы для поганых нас кинули?
— Как мир — у них пир, а как ратиться — они пятиться!
— Дык как им за ратовье держаться, когда все руки от ложек измозолились!
— Мы люди подневольные, — затравленно отвечали ратники, — по одной своей воле никуда бы отсель ее пошли.
В это время со своего подворья вышел Беклемишев с Василием, и толпа поутихла. Беклемишев достал из-за пояса великокняжескую грамоту и потряс печатью:
— Видите государев знак? Вот его слово! Вы из-за своих стен разве что иные татарские задницы видите, а у государя нашего вся земля как на ладони. И для блага всей земли надо, чтоб орда нынче за Оку не просочилась, поняли? Коли останемся здесь, обойдет орда город и на наш берег ринется — пойди ее потом останови. Потому и приказал государь выйти из крепости, чтоб заслон Ахмату выставить! Не противьтесь его приказу!
На площади стояла тишина. Думали горожане: страшно идти против государского слова, да ведь и город свой жалко. И тогда громыхнул осадный воевода Лука:
— Братья! Вы помните свою клятву? Мы за государя нашего хучь в огонь, хучь в воду, но ему, далече отсель, трудно рассуждать, как ловчей поганых бить. Тем паче что обложили они нас и выйти с крепости не дадут. А коли здеся напрочно встанем, то споткнется об нас Ахмат и за реку не ступит. Оставайтесь же для защиты города, детей, жен и матерей своих. Не берите на свою душу крестоцеловального греха!
— Верно! — зашумела обрадованно толпа. — Никуда не пойдем отсель и войско не отпустим!
Беклемишев рванулся к воротам:
— Ну-ка, ребята, за мной! Разгоним сиволапых!
Ратники нерешительно затоптались на месте, но несколько человек бросились выполнять приказ. У ворот стала закипать драка, забряцало оружие.
— Люди, опомнитесь! — пронзительно закричал слепец из Мценска. — Послухайте поле — там уже загудели басурманские сопели, созывают сыроядцев на приступ идтить. Как же можно в этакий час друг с дружкой свариться?! А вы, воеводы, почто миром промеж собой не ладите? Грех вам народ мутить!