— Мы хартию великому князю работали… вдруг со двери ветром дыхнуло… глядь — а тама басурмане… Я на ноги, тута меня по черепку как жахнули… боле и не упомню…
— А хартия где? — спросил старик богомаз.
— Тута лежала, — показал Митрий на чистый стол.
Поиски оказались напрасными, карта бесследно исчезла.
Когда Патрикееву донесли о пропаже ратной хартии, он не на шутку испугался: случалось, что за такое дело главный воевода строго наказывался. Он распорядился немедленно поднять всех на ноги и начать поиски. Русский стан озарился огнями. Разбуженный начатой суматохой, великий князь послал за Патрикеевым.
— Беда, государь! — испуганно доложил тот. — Пропала хартия, которую я по твоему слову в перебел отдал.
Писцы показывают на татарских лазутчиков, поиски начаты, но…
— Хорошо же ты службу наладил, воевода, — сдвинул брови великий князь, — еще хорошо, что самого вместях с этой хартией не стащили! Всех виновных — в колодки и на судную площадь! А тебя судить погожу до времени… Поднимай людей, пойдем великим торопом к Рославлю, вот там я на тебя и посмотрю…
Алексинская крепость и ее ближние окрестности были окутаны едким дымом. Огонь медленно крался по земле и, как огромный сытый зверь, лениво обнюхивал и лизал лежащие на пути человеческие тела, приступный примет, оружие, башни и крепостные стены. Все это искрилось и чадило, лишь кое-где вспыхивали костры: загоралось одинокое дерево или брошенное бревно. Защитники обмывали и перевязывали раны, убирали убитых, делили скудный ратный припас. Из края в край крепости бодро и неутомимо вышагивал слепой старец вместе с приставленным к нему могучим воином.
— Мужайтесь, люди, а не ужасайтесь, видя такой свой изрон! — призывал он. — У басурман похабных и того более: где бывают рати великие, там ложатся трупы многие. И от наших рук малых срамота и укоризна им еще большие будут. Ныне их рати в полях у нас ревут и славятся, а завтра будут у них вместо игор горести лютые и плачи многие. Пусть топере отягчали мы от тяжких ран, но мы люди божьи, надежа у нас вся на бога, и матерь божью богородицу, и на иных угодников, и на государя нашего, и на товарищей своих, что нас выручат. А придется смерть принять до времени, так умрем не в ямах, а на стенах, чтоб учинилась нам по смерти слава вечная от государя московского и всех христиан православных!..
В татарском стане шло приготовление к новому приступу. Князь Айдар приказал раскинуть свой светлый шатер на недальнем подступе, на этот раз он решил сам идти в рядах осаждающих и одним из первых ворваться в крепость. Рядом завершалась сборка двух осадных камнеметов. В три часа пополудни Айдар приказал дать пристрелочный выстрел. Камнемет зарядили бочонком, который наполнили головами окрестных жителей, тех, что не успели скрыться и попали под руку рассвирепевшим татарам. Бочонок упал на городской площади, далеко раскидав свою страшную начинку. В сопроводительном ярлыке, запрятанном в кожаном мешочке, говорилось: «Жители города! Кому прок в вашей бесцельной гибели? Ни вам славы, ни нам чести. Великому хану Ахмату, обладателю многих государств и орд, не пристало биться с разным дерьмовым сбродом, а угодно ему было схватить царевича Латифа и наказать своего московского данника князя Ивана. Но Латиф бежал, а Иван далеко и не спешит к вам на помощь. Сдавайтесь на милость хана, он не сделает вам зла, но оставит жизни. Коли же будете упорствовать, сожжем город, окромя одной стены, а к стене той все ваши глупые головы прибьем за уши и жен с детишками прибьем, чтоб не было от вас, дураков, ни племени, ни семени».
Прочитал этот ярлык осадный воевода Лука и поглядел на разбросанные по площади мертвые головы.
— Какой ответ дадим головорезам?
— Дык от дерьма и ответ дерьмовый! — воскликнул оказавшийся рядом Данилка. — Дозволь им по-нашенски ответить.
Нацелили крепостной камнемет, снарядили его бочкой, наполненной в отхожей яме, и стрельнули, да так удачно, что половину айдаровского шатра окатили. Вскоре в татарском стане загремели трубы, и воины стали строиться в боевые порядки. Призванные на крепостные стены алексинцы удивились, видя, что первые ряды татарского войска были заняты конниками. Много они наслышались о проворстве, выносливости и выучке татарских лошадей, но, чтоб применяли их для крепостного взятия, такого еще не бывало. Разобрались поредевшие защитники по боевым местам, осенились крестным знамением и стали ждать.
Вот возволочились стяги, объявлявшие о начале приступа, и ударили вражеские камнеметы. На этот раз их снарядили котлами с горящей смолой. Два огненных шара прочертили в небе черный дымовой след и упали за крепостной оградой: один — на пустыре, где были сделаны закуты для скота, а другой — на воеводском подворье. Устремился вперед, рассыпавшись веером, первый ряд татарских конников, за каждым струился сизый дымок. Крепостные пушки молчали: оставалось всего несколько зарядов, их было жалко тратить для стрельбы по редкому строю. Всадники осадили коней у рва и, выстрелив из луков, помчались обратно. Стрелы гулко застучали по крепостным постройкам, на каждую был намотан тлеющий, пропитанный бараньим салом жгут. Зачадили крепостные стены, ставшие похожими на поставленные стоймя бороны. А на смену первому уж накатился второй ряд конников, и пошла бесконечная круговерть.
В крепости то тут, то там занимались пожары, многие защитники вынуждены были оставить свои места и начать борьбу с огнем. Горели две церкви, чьи шатровые крыши были сплошь утыканы огненосными стрелами, пылали крепостные ворота и многие дома. Татарские конники, свершивши свое дело, уступили место городоемцам и пешему люду. Последний раз рявкнули крепостные пушки, расстреляв весь припас, защитники выпустили последние стрелы. Стены быстро обросли осадными лестницами, боевые площадки заполнились осаждающими. Против них стали грудью рабочие артели. Орудия их мирного труда превратились в грозное боевое оружие. Свистели длинные топоры лесорубов, рассекая пополам вражеские тела, ухали молоты кузнецов, вбивая татарские головы в животы своих владельцев, шелестели и глухо шмякались привязанные к ремням гири торговцев, впрочем, им чаще доводилось взвешивать врага на костяном безмене с помощью дюжих русских кулаков.
Архип орудовал двумя плотницкими топорами, пока ему не отсекли правую кисть. Он прижал к себе кровавую культю и продолжал работать левой рукой. Когда же в его грудь вонзилось копье, он нашел силы еще дважды поднять топор, чтоб обрубить ратовье…
Ловко бился воин, водивший слепца из Мценска. Многие раны покрывали его тело, но он продолжал неутомимо вздымать свой огромный меч, пока не истек кровью. Слепец, лишившись своего провожатого, затаился на краю боевой площадки. Когда мимо него пробегал татарский багадур, он с неожиданной силой обхватил его и прыгнул на копья толпившихся внизу врагов. И потом еще не раз потерявшие силы от ран горожане хватались за наступавших и сволакивали их вместе с собой со стен в бушующее пламя.
От высокого огня распались и рухнули крепостные ворота, обнажив свой железный остов, в образовавшийся проем хлынуло татарское войско, возглавляемое самим князем Айдаром. Князь торопился, ибо солнце уже закатилось — и угроза Ахмата могла оказаться не пустой.
Лука, собрав вокруг себя ратников, встал напротив проема и встретил прорвавшегося врага. Его огромная палица, со свистом рассекая воздух, разбивала вдребезги вражеские головы. Вокруг росла гора мертвых тел. Ратники, тесно сомкнувшись вокруг осадного воеводы, стояли несокрушимо — место павшего тут же занималось новым бойцом. Но напор был силен, и живая стена русских воинов все более сужалась. Лука, заметив татарского предводителя, стал приближаться к нему, ничто не могло сдержать его таранного хода. Айдар попытался повернуть вспять, но теснота свалки не пустила его.