Нас никто не замечал. Стас отключил вспышку на фотоаппарате, сделал несколько снимков, удовлетворенно хмыкнул и прошептал, что нам пора сматываться.
В гостинице мы стали рассматривать фотографии Стаса. На доске были написаны известные формулы, графики без названий осей остались загадкой, а блок-схемы содержали непонятные значки. Но фотографии пустых коробок меня очень заинтересовали. Девяносто процентов коробок было от бутылок с дистиллированной водой, а в двух перевозились мощные генераторы радиоизлучения. Шлем на голове человека, лежащего на столе, напоминал мне шлем для изучения электромагнитных полей мозга, только у Ковальски он был в два раза больше виденного мною. Но вот зачем Ковальски были нужны такие исследования, мне было непонятно. Стас прервал мои размышления, дал свой мобильник и сказал, чтобы я договаривался о встрече.
На следующий день мы сидели в кабинете Ковальски. Он оказался худым, высоким, но очень подвижным человеком лет шестидесяти. Ковальски закрыл все окна на экране своего компьютера и пригласил нас сесть в кресла за небольшой круглый столик. На его рабочем столе был идеальный порядок. Монитор, клавиатура, мышка, бумага для заметок, калькулятор и недорогая шариковая ручка. Меня удивило отсутствие обычной стопки непрочитанных оттисков статей, черновиков, каких-либо журналов и книг. Вдоль стены стояли два книжных шкафа, но стекла его дверок были заклеены бумагой, скрывавшей их содержимое.
— Я рад видеть гостей из Москвы, — сказал Ковальски громким и четким голосом. — У меня была русская аспирантка, которой я был очень доволен.
— Профессор, — сказал я. — Нам бы хотелось ознакомиться с вашей уникальной аппаратурой, о которой вы писали в своих статьях. Мы хотим построить аналогичную установку, и некоторые детали были бы нам очень полезны.
— Установку делала фирма, — сухо сказал Ковальски. — Всех деталей я сам не знаю, боюсь, что не смогу вам ничем помочь. А чем вы занимаетесь?
— Мы изучаем излучение мозга, но наша аппаратура не такая чувствительная, и ваши советы могли бы весьма облегчить нам работу.
— К сожалению, я не работаю с живыми объектами, — резко ответил Ковальски. — Я занимаюсь памятью воды и воздействием на нее различных излучений.
Мы еще немного поговорили на научные темы, но я заметил, что Стас ерзает в своем кресле, явно пытаясь что-то сказать. Ковальски это тоже заметил и спросил, какой у него вопрос. Стас начал мямлить, что мы недавно из Москвы, из-за разницы во времени у него слипаются глаза, и он очень просит чашку кофе, без которой ему трудно участвовать в разговоре. Ковальски поднялся, взял кофейник и сказал, что он сейчас принесет из буфета кофе для нас троих. Стас шепнул мне, чтобы я пошел с профессором и чтобы мы вернулись не раньше, чем через пять минут.
Когда мы принесли кофе, Стас сидел в своем кресле с видом кота, съевшего банку сметаны. Мы еще поболтали полчаса о воде и о гомеопатии, получили отказ на посещение загородной лаборатории и попрощались. На улице я сказал Стасу, что, похоже, мы не разгадаем тайну последних работ Ковальски, но Стас вынул из кармана флэшку, похлопал меня по плечу и сказал, что он будет ходатайствовать о выдаче мне специального вознаграждения за великолепно выполненную работу. Флешку он мне не даст, но за это мне будет выдано еще одно вознаграждение.
Вознаграждение я и вправду получил. Стас привез мне в московскую квартиру пухлый конверт и попросил никому не рассказывать об этой командировке.
Пока Стас вел свой рассказ, дождь почти закончился. На улице стало светлее, и мы решили перекусить. Наташка разлила чай и принялась готовить бутерброды, а Стас сказал, что ему надо проветрить мозги, взял сигареты и вышел на улицу.
— Время уходит, — сказал Консул. — Рассказ можно продолжить по дороге.
— Мы куда-то едем? — спросила Наташка. — Может хоть чаю попьем? Все спокойно, я ничего не чувствую.
Консул помотал головой.
— Не будем терять время. Мы едем на Воробьевы горы. И чем быстрее, тем лучше.
На Воробьевых горах