— Обучен, но с рук читать свои же документы не привык, — выжидательно посмотрел на главу стражи.
Он начал стремительно краснеть, его ноздри хищно раздулись, он слегка помял свиток, но был вынужден буквально бросить мне в руки документ. И я прекрасно понимал, почему: за его спиной стояли люди. Пусть они и из его же подразделения, но при желании я всё ещё мог написать на него и на них всех жалобу, откажи он мне в моём праве ознакомления. И пусть от моего баронства остался только титул, но тут он кое-что мог мне дать.
Я развернул список, скривился, разбирая на свитке всё то же самое, что зачитал глава стражи. И печать гербовую, губернаторскую, подтверждающую подлинность документа тоже увидел. Чтоб им всем провалиться к Даст, как будто мне без этого проблем не хватало!
— Ну что, барон, прочитал? — Перкинс всё-таки не выдержал и выдернул бумагу у меня из рук, скатал и отдал стоявшему позади стражнику. — Всё понял?
Боги, дайте мне сил сдержать и не броситься в драку! Это будет большим позором, но как же хотелось врезать по этой скалящейся морде. Он прекрасно понимал, что мне не достать таких денег. Все это понимали, а потому всё былое уважительное отношение ко мне исчезало буквально на глазах. И от этого мне хотелось биться головой об стену в бессильной злобе.
— Молчишь? Посмотрим, как ты запоёшь через три дня! Я лично приду посмотреть, как тебя вышвырнут из собственного особняка! Может, поймёшь, наконец, каково это: ежедневно трудиться не покладая рук, чтобы получить хоть часть того, что вам так незаслуженно приходит само! Хотя ты о труде-то и не знаешь ничего, не привык работать честно. Ставлю серебряный, что скоро увижу тебя за решёткой! Или дозорные найдут твой труп в ближайшей канаве!
Я криво усмехнулся, опёрся плечом о дверной косяк, сложил руки на груди. В других обстоятельствах за такие слова отец сгноил бы Перкинса в его же собственной тюрьме. А сейчас это животное вовсю изгаляется, танцуя на костях моего рода.
Видимо, удовлетворившись своей тирадой, глава стражи скомандовал подчинённым заканчивать с «этим будущим висельником» и убрался от моего дома. Я сплюнул ему вслед и захлопнул дверь.
Краем глаза приметил скамеечку около стены, и со вздохом опустился на неё. Да вот только хлипкая мебель не выдержала подобного. Ножки подломились, и я пролетел ниже, отбивая копчик об пол.
— Да чтоб этих тварей к Даст закинуло! — взвыл, смотря на погрызенные мышами ножки деревянной скамейки.
Эти серые бесовки от безнадёги начали есть мебель.
Проморгавшись от искр в глазах, поднялся. Похромал обратно к себе, держась за ушибленную поясницу. Остановился на пороге комнаты, окинул её взглядом. Старая скрипучая кровать с голым дырявым матрасом, на полу брошенный плащ. Около окна стоял стул, на котором покоился единственный комплект одежды: поношенные штаны, некогда белая, а сейчас изрядно посеревшая рубашка. Как бы я ни старался, выстирать одежду толком не получалось. Слишком много работал, мало обращая внимание на внешний вид. Тяга к аристократичному внешнему виду умерла вслед же за родителями.
Сверху лежала рабочая марлевая повязка для лица. Рядом с кроватью стояла пустая деревянная кружка и огарок свечи — на магические светильники денег не было. Наскрёб только на плитку, с помощью которой готовил себе нехитрую пищу из овощей, выращенных на грядке за домом, где когда-то цвели мамины антрацинии.
Эти чёрные цветы, бывшие некогда розами, но затем скрещенные с едким пустоцветом, я ненавидел всем сердцем.
Ощущая какую-то внутреннюю опустошённость, обернулся, осматривая зал, бывший когда-то гостиной. Пустота, ободранные голые стены, паутина на потолке и шуршание мышей в углах. Ещё отсюда можно было увидеть кусок лифта, уходившего на третий этаж. Только вот пользоваться им я уже не рискну: денег на поддержание в рабочем состоянии не было уже очень давно. Да и нечего мне делать на третьем этаже. Всё, что там было ценного, уже давно распродано. А теперь я потеряю и последнее, что имею.
— Да пошло оно всё к Даст, — накрывшее меня безразличие как будто полностью перекрыло доступ к другим чувствам.
Я вернулся в комнату, опустился на кровать. Что-то внутри всё-таки пыталось проклюнуться, кричало о том, что надо вставать, что-то делать, искать деньги на кристаллы. Но я уже знал простой и понятный ответ: мне нечем платить.
В этот раз действительно нечем.
Завалился на матрас, закрыл глаза, кладя правую руку изгибом локтя на лоб. А ведь когда-то всё было по-другому. Давно, как будто в другой жизни. Были живы родители, дом был наполнен светом и радостью. И ничего не предвещало ужасной трагедии. Я сжал зубы, невольно вспоминая, как губернатор лично пришёл ко мне в комнату, присел рядом с кроватью на стул и сказал, что ему очень жаль. Сообщил, что родители, только пару дней назад уплывшие на большом красивом судне на свадьбу папиного друга, погибли в кораблекрушении. Утешал меня, тварь! Сейчас ему ничего не помешало подписать сурхов указ!