— Какое воображение! — хотел сказать Эсперанс.
В эту минуту девять часов пробило в капелле монастыря.
— Шш! — сказал Понти. — Молчите, настал час.
Понти стал на колени перед открытым окном, прежде закутав Эсперанса занавесками и вложив ему в руки кинжал. Ночь была великолепна; окна нового здания сверкали от первых лучей луны; весь сад, примыкавший к монастырю, был погружен в глубокую темноту. Голова Понти высовывалась за подоконник, но он спрятал ее за большой фаянсовой вазой с растениями.
Эсперанс также высунул любопытную голову из занавесок и протянул свою вооруженную руку. Понти, как браконьер, подстерегающий дичь, протянул назад свою правую руку, что означало для Эсперанса: я вижу кое-что.
В самом деле, человек, длинные ноги которого шли по тропинке возле стены, а толстая спина сгибалась, перешел через цветник в аллею, обрамленную померанцевыми деревьями. Он остановился в двадцати шагах от того окна, где подстерегал Понти.
Можно было слышать, как хрустел песок под его ногами. Сердца обоих молодых людей бились так сильно, что, несмотря на все предосторожности Понти, здоровье Эсперанса не могло поправиться от этого.
Незнакомец присел за померанцевым деревом, большая кадка которого скрывала его всего, потом, осмотревшись спереди и сзади, и к зениту, и к надиру, как делают воробьи, боящиеся быть застигнутыми в воровстве, он приблизился к дому на расстоянии шести шагов от окна.
Понти, горя нетерпением и гневом, всеми свирепыми страстями, которые разжигают в человеке жажду крови, свойственную тиграм, не ждал долее. Взяв в зубы обнаженную шпагу, он вспрыгнул почти на спину к таинственному гостю, схватил его одной рукой за горло, по своей программе, другою за пояс, и, подняв в воздух, принес и бросил его, как массу, в комнату Эсперанса. В один миг он запер окно и, приблизив свои пылающие глаза к лицу врага, сердцу которого угрожала его шпага, он прошептал:
— Мы захватили тебя, разбойник!
Эсперанс поспешно вынул лампу из алькова, и тогда глазам их представилось очень любопытное зрелище.
— Это не он! — закричал Эсперанс, приметив тощую и странную фигурку, отвратительно бледную и испуганную, с согнутой спиной, с кривыми коленями, дрожавшими от страха.
— Это горбун, — сказал Понти.
— И без оружия, — прибавил Эсперанс.
— Да, без оружия, господа, и без дурных намерений, — слабо произнес козлиный голос, между тем как человек приподнялся, и оба друга смотрели на него, готовые расхохотаться перед этим кузнечиком, который им попался вместо гидры.
Понти взял шпагу под мышку, поправил свои взъерошенные волосы и сказал незнакомцу:
— Кто вы такой?
— Честный дворянин.
— Мне кажется, что честные дворяне не прогуливаются ночью ползком в садах. Вы мне кажетесь скорее похожим на вора.
Незнакомец вынул из кармана огромный кошелек, объемность и металлическая звучность которого заставили сказать Понти:
— Это действительно кошелек не вора, однако вы не за хорошим делом шатались под нашими окнами.
— Под вашими окнами? — возразил незнакомец. — Ах! Я добирался не до ваших окон.
— Однако вы были под нашими окнами.
— Потому что оттуда было виднее то место, за которым я подсматривал.
— Какое место?
— Маленькая дверь вон того здания.
— Нового здания? — спросил Эсперанс, первый раз вмешиваясь в разговор. — Где есть женщины?
— Именно, — отвечал незнакомец, вежливо поклонившись больному, который отвечал ему таким же учтивым поклоном.