Генрих выслушал горячую просьбу Крильона. Крильон горел нетерпением исполнить желание Эсперанса и в то же время просил короля хорошенько рассмотреть интересы государства.
— Э! э! храбрый Крильон, — сказал Генрих, — государство ничего не значит в этом деле. Ла Раме — или Валуа, или ла Раме. Единственный аргумент, который я имею, чтобы доказать, что он не Валуа, это вздернуть его на виселицу.
— Это правда, — сказал Крильон.
«Это правда», — подумал Эсперанс, отдавая справедливость королевской проницательности.
— Когда так, — сказал Крильон, — пусть его повесят, и все будет кончено.
Эсперанс задрожал, услышав странную защитительную речь своего ходатая.
Король задумался, и его глубокий взор потупился в землю.
— Какое мне дело, — сказал он, — что этот человек останется жив, если мне докажут, что он только орудие герцогини Монпансье! Притом, мне не нужно его прощать, это подаст дурной пример. Если это тебе доставляет удовольствие, пусть он просверлит стену и убежит. Я не караулю пленных.
Эсперанс вздрогнул от радости.
— Да, но вы можете преследовать их и поймать.
— Черт меня побери, если я стану когда-нибудь заниматься тем, куда он девался; у меня характер не злой, и от виселицы меня тошнит.
— Но губернатор, который даст ему убежать…
— Этот добрый старик дю Жарден, бывший собрат по религии, достойный человек, которого я люблю… Нет, Крильон, я не стану мучить этого бедного дю Жардена, только бы вместо убежавшего пленника он доставил мне показание, что ла Раме, а не Валуа, пробил мою стену. Таким образом я выиграю: я сберегу веревку, а герцогиня похохочет, когда я покажу ей это показание.
— Она должна плакать, — сказал Крильон, бросив взгляд на граб.
— Я повторяю, — прибавил король спокойно, — что ла Раме может убежать; я не скажу того же о Валуа.
— Я понял, — сказал Крильон, провожая короля до крыльца, где его ждали уже несколько вельмож.
Там он его оставил, и Эсперанс пришел пожать руку кавалера.
— Благодарю, — сказал он, — благодарю; я предвидел эту необходимость показания. Я получу его даже полнее, чем требует король. Теперь надо подумать о средствах.
— Я сегодня вечером буду у дю Жардена, — сказал Крильон.
— И ла Раме поместят в верхнюю комнату, где был я.
— Хорошо.
— Таким образом он может убежать в эту ночь с помощью веревки с узлами без всякого подозрения в соучастии.
— Устройте это как хотите.
— Благодарю еще раз! — вскричал Эсперанс, сердце которого было переполнено радостью.
— Только вы делаете глупость, — прошептал Крильон, — но вы так убедительно просили. Это была первая ваша просьба, и я не мог отказать вам.
Говоря эти слова, он обнял Эсперанса с нежным восторгом. В самом деле, лицо молодого человека никогда не имело более лучезарной красоты. Всякий добрый поступок проистекает свыше. Каким образом красоте не сделаться великой, когда она освещается божественным лучом?
Эсперансу оставалась самая неприятная часть поручения. Он вздохнул, но решился исполнить ее.
Элеонора уже ответила. Синьор Сперанца нашел, воротившись домой, Кончино, который дремал на кресле и сказал ему:
— Сегодня вечером, в половине девятого, на острове Лувье.
Было четверть девятого. Половина времени, назначенного ла Раме, уже прошла.
Не без сильного волнения ровно в половине девятого Эсперанс, отправившийся тотчас в назначенное место, увидал лодку, проезжавшую по маленькой речке напротив Арсенала, а потом под вязами явилась женщина, старательно закутанная в легкую мантилью, которая как покрывало закрывала ее голову. Под этой тканью сверкали черные глаза Анриэтты.
При входе на остров осталась Элеонора, менее взволнованная, чем ее спутница. Сделав знак с улыбкой молодому человеку, она села на ствол опрокинутого дерева. Остров Лувье был в то время частной собственностью, садом, и часто назывался антроговским, потому что был куплен этой фамилией. Эсперанс пошел навстречу молодой девушке, принужденная походка которой не показывала благоприятного расположения. Она выбрала место свидания удобное для нее и успокоительное для Эсперанса, который в случае засады имел со всех сторон возможность убежать. Стоило только прыгнуть в реку.
— Вы меня звали, — сказала Анриэтта первая холодным и отрывистым тоном, — вот я здесь.
Эсперанс поклонился.
— Вы должны предположить, что я решился беспокоить вас только по встречам очень важным.
— Без сомнения. Элеонора сказала мне, что дело идет о моих личных интересах, и я спрашивала себя, каким образом вы можете участвовать в моих интересах.