— Мы никогда не будем иметь лучшего случая. Мы одни под деревьями, под голубым небом. Воздух душист, птицы молчат, вода очаровательно аккомпанирует своим журчанием, говори.
— Друг мой, это индианка.
— Что? — вскричал Эсперанс. — Что ты говоришь?
— Это индианка… Видишь ли, мне кажется, будто это сон.
— Разве в Париже есть индианки?
— О, любезный друг! Она скрывается, она убежала оттуда.
— Откуда?
— С берегов Ганга.
— Отчего это?
— Наверняка не знаю, но полагаю, оттого что ее хотели принудить сгореть на могиле ее мужа.
— А! Она вдова?
— Кажется.
— Чья?
— Э, ты многого спрашиваешь у меня, я сам этого не знаю. Столько вопросов нельзя делать, когда влюблен.
— Извини меня, я не хотел тебя оскорбить. Итак, это скрывающаяся беглянка?
— Ты хочешь сказать, что это авантюристка, не правда ли?
— Совсем нет.
— Если б ты видел ее перья, бриллианты, жемчуг и индийский костюм!
— Воображаю все это. Но хороша ли она?
— Она немножко желта… но ведь она в этом не виновата; она немножко мала, но и я невысок. У нее черные глаза… О, какие глаза! и птичья лапка с ногтями!.. О чем ты думаешь?
— Я спрашиваю себя, каким образом ты мог встретить индианку на парижских улицах.
— Когда я тебе расскажу, ты придешь в восторг. Только со мной случается подобное счастье.
— И ты влюблен?
— Страстно; тем более, что индианка несвободна и у меня нет случая видеться с нею.
— Однако ты ее видел?
— Да, но случайно.
— Ты ей сказал, что ее любишь?
— О, сразу же.
— Как же она отвечала?
— В том-то и затруднение. Будучи индианкой, ты понимаешь, она по-французски не говорит.
— А ты не знаешь по-индийски. На каком же языке вы объясняетесь?
— Делаешь, что можешь; есть знаки, гримасы, движения; выдумываешь язык, каждый говорит по-своему; это очень мило.
— Это должно быть очаровательно, но не полно. Пантомима не может объяснять политических подробностей, спорных вопросов и фамильных обстоятельств. Как ее зовут?
— О! У нее очаровательное имя: Айюбани.
— Айюбани? Имя действительно восхитительное.
— Так что я хотел, — наивно продолжал Понти, — попросить у тебя домик в предместье. Я не могу бывать у Айюбани, за которой надзирают женщины и какой-то монгольский принц, ревнивый ягуар. Если он увидит меня у нее, он ее убьет.
— Бедная Айюбани! Но если он увидит ее у тебя, разве он не убьет ее точно так же? Объясни-ка мне это.
— Ты спрашиваешь меня о невероятных вещах! — вскричал Понти. — Ведь я тебе говорю, что мы с нею почти не может понимать друг друга; как же ты хочешь, чтобы мы пускались с нею в подобные точности? Я люблю ее — вот и все, и думаю, что она меня также любит. Хочешь, да или нет, помочь моей любви?
— Друг мой, ты не понимаешь моих намерений, — сказал Эсперанс, смеясь при виде раздражения Понти, — я горю желанием служить тебе, но не знаю каким образом. Обязанность друга наблюдать за своим другом; ты мне сейчас это объявил, и я в этом убежден. А если монгольский принц потребует от тебя отчета, что ты сделаешь?
— В твоем доме я сумею защитить себя и защитить Айюбани.
— Возьми же мой дом.
— Ну вот и прекрасно!
— И покажи мне эту индианку. Я никогда не видал индианок.
— Она никогда не снимает своего покрывала.
— Я полагаю, ты заставляешь ее снимать иногда, хоть бы, для того чтобы видеть ее черные глаза.
— Я знаю ее характер; если она узнает, что я показываю ее кому-нибудь, она способна не возвращаться более. Подожди немножко, дай мне ее приручить. После мы тебя представим.
— Как хочешь. Но прости меня, мне пришла пресмешная мысль.
— Скажи.
— Если вы оба используете пантомиму, каким же образом Айюбани могла объяснить тебе такие сложные обстоятельства, как эти: «Я вдова; меня хотели сжечь живую; я не хочу, чтобы кто-нибудь меня видел, а если вы покажете меня кому-нибудь, а оставлю вас навсегда. Впрочем, я отправлюсь, если вы хотите, в другой дом, с условием, чтобы монгольский принц, который ревнует меня, не узнал о моем поступке»? Признаюсь тебе, Понти, что эти объяснения трудно дать не говоря, и я со своей стороны не взялся бы сообщать их, ни понимать. В особенности слова «монгольский принц» никак нельзя передать жестами.
Понти пожал плечами.
— Индийский язык совсем не такой трудный, как думают, — отвечал он, — я понимаю много фраз; я должен даже сказать, что каждый раз, как представится затруднение, Айюбани находит слово, передающее ее мысль. Она очень умна и сочиняет выражения по своим потребностям.