— О государь! Одна небольшая статья, один крошечный пункт против гугенотов.
— Я не принадлежу уже к реформатской религии, кузен, и следовательно, имею право согласиться на ваше желание, с условием, однако, чтобы вы не потребовали новой Варфоломеевской ночи.
Оба засмеялись.
— Послушайте, — прибавил король, — у вас есть три города, делайте с ними, что хотите.
— Я прошу, — сказал Майенн, — чтобы все офицеры и чиновники в этих трех городах были католики.
— В продолжение шести лет, кузен?
— Да, государь.
— Ну, если только в этом состоит весь вред, который вы делаете кальвинистам, я согласен.
— Злые языки не скажут, — прибавил Майенн, обмахиваясь платком, потому что король водил его большими шагами по солнцу, и с него струился пот, — что я поступил как эгоист.
— Нет, кузен, — сказал Генрих, лукаво смотря на запыхавшегося толстяка, но ускоряя шаги, — римско-католическая религия будет довольна вами. Это все ваши условия?
— Позволите ли вы, — сказал Майенн, — поговорить немного и обо мне теперь, когда я обеспечил спокойствие других.
— Говорите, герцог, говорите о себе.
— Государь, вот щекотливый пункт. Я очень компрометировал свое состояние в этой войне.
— Я думаю, — сказал Генрих. — Но ведь города, которые вы занимали, платили вам контрибуцию… мои города.
— О государь! Самую безделицу, между тем как я и мои приверженцы разорялись.
— Бедный кузен!
— Ваше величество дорого мне стоили, — прибавил лотарингец со вздохом уныния и утомления.
Король все ускорял шаги, поднимаясь на пригорки и шагая по долинам, как настоящий беарнский охотник.
— Сколько могли вы истратить таким образом? — спросил Генрих, который чуял итог, соразмерный со вздохами де Майенна, и остановился на минуту, чтобы послушать этот итог.
Герцог вместо ответа громко сказал:
— Уф!
«Если я дам ему обдумать, — подумал Генрих, — он удвоит сумму».
И он пошел вперед, прежде чем герцог успел перевести дух.
— Государь, ваше величество испугаетесь, если я вам скажу настоящую цифру, и я сам никогда не осмелюсь просить короля войти в мои сумасбродства. Только считая оружие, боевые припасы и жалованье войск, больше миллиона.
— О! о! — сказал король, нахмурив брови.
— А на договоры и разные потери еще миллион.
— Кузен…
— На суммы, отнятые вашими победоносными войсками, на контрибуции, собранные с моих владений, на конфискации еще миллион, по крайней мере.
— Вы были богаче меня, кузен, если потеряли все это, — сказал король несколько сухо, — потому что если бы мне пришлось выплатить подобную сумму, я сделался бы банкротом.
Лотарингец увидал, что он зашел слишком далеко.
— Государь, — сказал он, — сохрани Бог, чтобы я заставил ваше величество поплатиться за ошибки, сделанные мной! Платит побежденный, а не победитель.
— Здесь нет ни того, ни другого, — отвечал Генрих с кротостью, — мы друзья.
И он опять быстро зашагал.
— Ну, если мы друзья, — сказал герцог, покраснев как мак и с трудом ворочая своим пересохшим языком, — сделайте мне одолжение, остановитесь на минуту, потому что я задохнусь, если вы не сжалитесь надо мной.
— Бедный кузен! — сказал Генрих, смеясь. — Вот мое единственное мщение вам. Остановим наши ноги и наши счеты. Вот прекрасная дерновая скамья; заметьте, что я увел вас на сто шагов от замка, где в погребах герцогини находится в избили это арбоасское вино, которое вы так любите. Чтобы нам кончить, скажите, какая сумма вам нужна?
— Тремястами тысячами экю, государь, я заплачу самое главное; но если бы было триста пятьдесят…
— Мы прибавим пятьдесят тысяч, кузен.
— Ну, это все, государь, — сказал герцог с радостью.
— Дайте мне руку, Майенн, кончено.
Герцог отер себе лицо, как человек, спасенный от смерти. Генрих послал за дворецким, чтобы герцог освежился. В это время подошли придворные и вместе с ними герцогиня де Бофор. Майенн встал, чтобы приветствовать прекрасную хозяйку. Габриэль была ослепительна счастьем и красотой.
— Вы видите, герцогиня, — сказал король, — что если бы мои ссоры с де Майенном могли решаться бегом, как на олимпийских играх, я побеждал бы его каждый раз…
— И положили бы в могилу, — прибавил герцог, — если бы король не сжалился надо мной, я умер бы сейчас.
— Но уж и вы также не приготовляетесь ли на бег, герцогиня? — продолжал король. — На вас амазонка.
— Государь, я дала обещание быть у обедни, если Господь позволит вам примириться с герцогом, и приготовляюсь исполнить обещание.