— Синьор Эсперанс, люди, которые встречают бешеного волка и из деликатности дают ему укусить свою руку, дураки. Я предпочитаю укусить, чем быть укушенным. И несмотря на упрек, который я вижу на ваших губах за мою вспышку в кабаке, а вам скажу, что каждый раз, когда зайдет дело об этой волчице, об этом шакале, об этой ядовитой крысе, которую зовут Ан…
— Сделайте одолжение, замолчите, — сказал Эсперанс, подходя к Понти со взглядом укротителя. — Я не говорю вам об этих людях. Какая муха укусила вас?
— Вот я еще забыл назвать ее мухой, — проворчал Понти.
— Скажи мне лучше, как идет твоя любовь?
— Чудесно! Как может быть иначе?
— Какой же ты нахал!
— Это не нахальство, а умение себя вести. Женщины сейчас захватят вас в руки, если вы не станете остерегаться.
— Итак, твоя индианка тебя не захватила?
— Нет.
— Однако индианка, должно быть, дикарка. Может быть, впрочем, твоя ручная.
— Не следует полагаться на это, — сказал Понти.
— Однако ты ее укротил и счастлив?
— Я еще только укротил характер.
— Она тебе сопротивляется?
— Это олицетворенная добродетель.
— Но, мой милый, если женщина не говорит, не понимает, не бела лицом да еще добродетельна в придачу, какое же удовольствие остается тебе?
— О! Очень много. Женщина, с которой ссоришься, никогда не наскучит.
— Вы ссоритесь?
— Мы деремся.
Эсперанс расхохотался.
— Ты, мой друг, — сказал он, — расскажи мне это.
— Она ревнива.
— Все желтые женщины ревнивы. Но, стало быть, ты подаешь повод к ревности, ветреник?
— Она сама сочиняет.
— Как она ревнует, по-индийски или по-французски?
— Ты смеешься; она ревнует, как самые бешеные парижанки. Хочешь, я расскажу тебе один пример?
— Расскажи, друг мой, расскажи.
— Сегодня, час тому назад… Но прежде взгляни на мой полукафтан.
— Этот зеленый атлас по восьми франков за аршин.
— По десяти. Посмотри, каков.
— В самом деле.
— А царапины ногтями сосчитай.
— Я нахожу, что их много.
— Это мои раны.
— Как! Индианка защищается таким образом?
— Это я защищаюсь.
— Ах, Понти! Я не понимаю, объяснись.
— Я хотел ее поцеловать, она сопротивлялась. Вдруг она остановилась и спросила знаком: «Что это у вас под вашим полукафтаном?» Ты знаешь, Эсперанс, что я там скрываю. Она открыла мою грудь и приметила золотой медальон.
Эсперанс сделался серьезен.
— Что это такое? — спрашивали жадные глаза Айюбани, пока я, смеясь, закрывал мой полукафтан.
— А ты смеялся? — холодно сказал Эсперанс.
— Если бы ты видел ее гнев! Она мне сделала знак, что это портрет любовницы. Я смеялся; что это сувенир любви, я расхохотался еще громче. Наконец, она бросилась на меня, как тигрица, чтобы вырвать у меня медальон. Произошла баталия, перемешанная с переговорами.
— За кем осталась победа? — спросил Эсперанс, нахмурив брови.
— Ты серьезно задаешь мне этот вопрос?
— Да.
— Я серьезно буду тебе отвечать. Моя милая Айюбани, — сказал ей, — если вы дотронетесь до этого, я ударю вас по пальчикам, а если вы будете настаивать, то я с вами поссорюсь.
— Она поняла?
— Как нельзя лучше. Она надулась и сделала вид, будто хочет уйти. Но тут-то я хочу тебе доказать преимущество твердости в любви. Айюбани почувствовала, что мое решение неизменно, и не настаивала. Мы расстались лучшими друзьями на свете. Я поклялся ей только, что это ладанка с мощами.
— Понти, — сказал Эсперанс, которого этот смешной рассказ не заставил улыбнуться ни разу. — Возврати мне медальон.
— Что такое?
— Возврати мне, говорю тебе, эту записку. Я нахожу, что она не в безопасности в твоих руках.
— Ты с ума сошел?
— Я в здравом уме; возврати ее мне.
— Точно, Эсперанс, ты мне не доверяешь.
— Это совершенная правда. Мужчина, принадлежащий женщине, не принадлежит себе. Сегодня ты устоял от любопытства Айюбани, завтра ты не устоишь.
— Ты оскорбляешь меня.
— Вовсе нет.
— Эсперанс, это нерассудительно. Как ты хочешь, чтобы эта индианка подозревала записку и ее важность? Она, может быть, не умеет читать и по-индийски.
— Я не верю твоей индианке, я не верю Айюбани, я не верю ничему. Дай мне медальон.
Он произнес эти слова решительным тоном, который оледенил кровь в жилах Понти.
— Притом, — прибавил Эсперанс, — следует бояться не одной твоей любовницы. Ты любишь ужины и пирушки по ночам.
— И вино, не так ли?
— Да, вино.