— Однако вы приехали одна, одна! — вскричал Понти. — О счастье!
Чтобы выразить счастье, складывают обе руки, сжав все десять пальцев, и бросают к небу пылающие взгляды.
— Нет, — сказала Айюбани с печальной гримасой.
— Вы не одна?
— Нет, со мной две подруги в носилках.
— Ну, пусть остаются там.
— Невозможно!
Понти не подумал спросить себя, почему эти надзирательницы оставались так спокойно в носилках, вместо того чтобы прийти туда, где их присутствие было необходимо. Горесть Айюбани требовала взаимности. Понти старался подражать грациозной гримасе индианки и, надо сказать правду, исполнил это прилично.
— Надо сходить за ними, — продолжала Айюбани.
— О! зачем? — спросил Понти.
— Надо!.. Могол приказал!
Имя Могол было произнесено. Понти печально опустил голову, но тогда божественной Айюбани пришла мысль.
Она встала, растянула свои гибкие члены с восхитительным жеманством, отбросив голову назад, протянув свою тонкую ножку, она приняла позу Альмеи, начинающей танцевать. В то же время она указала на улицу и показала пальцами число два.
— То есть, — угадал Понти, — вы приведете сюда обеих женщин и будете танцевать?
— Они также будут, — возразила Айюбани, подражая позе двух женщин, танцующих друг против друга.
— Очень хорошо! Она заставит танцевать своих надзирательниц, — понял Понти, — очень хорошо!
Айюбани, увидев на стене египетский систр и бубен, сняла их с видом торжества.
— И займутся музыкой, я послушаю, — сказал себе Понти.
Айюбани побежала в переднюю, свистнула особенным образом, и тотчас две женщины, закутанные как две египетские мумии, явились к двери, которую отворил им Понти по приказанию индианки. Напрасно он с любопытством старался рассмотреть двух надзирательниц Могола. Повязка из страусовых перьев закрывала им лоб, полосатая материя падала с этой повязки на лицо, которое она закрывала, и в два отверстия, как в маске, виднелось пламя, но не веки их глаз. Множество стеклышек, странных костей, раковин и кораллов бренчало при каждом движении этих странных существ. Ноги их были обуты в сандалии из древесной коры и исчезали под складками тяжелой материи, точно сплетенной из морских трав. У каждой в руке был лук, а на спине колчан, наводненный теми страшными зубчатыми стрелами, острие которых, замысловато жестокое, всегда изумляет глаз европейца.
Понти видел, как эти две фигуры встали одна направо, другая налево от двери; они были высоки и походили на гвардейцев. Могол умно их выбрал.
«Вот это испугает любовь, — подумал Понти, — но я слышал, что дикие женщины впечатлительны, что они не могут устоять против увлечений танцев и музыки, я их очарую. Здесь нужна не сила, а ловкость, а у меня, слава богу, в ней недостатка нет».
Айюбани также посмотрела на костюм своих спутниц, по-видимому осталась довольна, улыбнулась им и подала одной систр, другой бубен. Потом начала танцевать, принудив Понти сесть на то место, которое она прежде занимала.
«Если когда-нибудь при мне станут говорить дурно об индианках, — подумал молодой человек, — я буду утверждать, что это самое честное создание на свете. Назначали ли когда-нибудь француженки свидание с целой свитой и проводили ли время на этих свиданиях танцуя при свидетелях? Это олицетворенная невинность или я не знаю в ней толк».
Он смотрел, как танцевала Айюбани, и бил такт руками, ногами и головой, и мало-помалу сладострастная грация поз и движений неутомимой индианки очаровала его. Она была так ловка, так легка, так красноречиво прекрасна, что Понти сознался в мудрости Могола, назначившего свидетельниц для хореографических упражнений Айюбани.
Наконец она остановилась в ту минуту, когда гвардеец страстно протянул к ней руки. Она уклонилась бы от той опасной гирлянды, которая уже обвивала ее, и оттолкнув молодого человека, который уже обнимал ее, села, задыхаясь и смеясь, на подушки. Понти, несмотря на надзирательниц Могола, упал на колени, сложив руки перед индианкой, но та приложила палец к губам, что заставило ее собеседника обратить внимание на начинавшийся разговор.
— Хорошо ли я танцевала? — спросила Айюбани знаками.
— Восхитительно, божественно!
— Хотите вы также танцевать?
— Благодарю, — отвечал Понти.
— Попробуйте.
— Нет, я буду танцевать дурно после ваших грациозных танцев.
Айюбани не настаивала, но приложила свою руку к запыхавшейся груди.
— Вы меня любите? — понял Понти.
— Нет, я не это хочу сказать. — Она положила руку на свой желудок.
— Вы страдаете, вам слишком жарко?