— Ну?
— Королева Маргарита не захочет дать согласия на брак, который…
— Который?
— Который не доставит королю больших успехов в его карьере или благоденствия государству.
— Это что такое? — спросил Генрих с волнением. — С каких пор королева Маргарита вмешивается в государственные дела? Пусть она знает, слышите ли вы, что я этого не позволю. Но все эти интриги направлены против герцогини, ей делают препятствия, препятствия жалкие.
— И которыми вашему величеству не следует пренебрегать, — холодно сказал Сюлли, — если королева Маргарита будет упорствовать в своем отказе, ваше величество не можете жениться, потому что папа не разрешит.
— Какая злая женщина! — пробормотал король. — Что сделала Габриэль этой…
— Королева уверяет, — перебил Сюлли, — что она уступит свое место только женщине своего звания.
— Черт побери! — вскричал король. — Это моя вина, если я слышу подобные глупости! Ее звания! Двадцать раз должен был бы я лишить ее этого звания, в случаях у меня не было недостатка. Вот будьте добры, и волк вас съест. Я деликатничал с этой французской принцессой, я не запер ее в монастырь за все ее гадости, за весь ее разврат, я не погасил в сырой тюрьме эту старую кровь Валуа, вечно кипящую — и вот как меня вознаграждают за это! Довольно! Я сделаю это!
— Может быть, это будет опасно.
— Право, стыдно вас слушать, — возразил король. — Я уничтожу ваши опасности, если будет нужно, и если требуют огласки, я сделаю ее! Старуха Маргарита злится на молодую и свежую Габриэль, она завидует ее цветущей молодости. Черт побери! Я заставлю сгнить эту злую женщину в четырех стенах смирительного дома.
— Я согласен с этим, государь, — проворчал гугенот, — но вы не сделаетесь через это свободным.
— Зато я овдовею, — возразил король. — Отправляйтесь ко всем чертям с вашими французскими принцессами!.. И если вы сговорились с моими врагами, ждите, что я стану защищаться против вас. Ступайте, сударь, ступайте! О, Крильон, приди хоть ты! Порадуй мне сердце, которое все эти люди вырвали у меня!
Сюлли, недовольный, пристыженный, опустил голову и после церемонного поклона медленными шагами пошел ко дворцу, подойдя к Замету, который ждал его с беспокойством и спрашивал у него известий, он отвечал:
— Нет никакой надежды для вашей тосканской принцессы, герцогиня де Бофор будет королевой. О! Гримасничайте сколько хотите; если у вас имеются только гримасы, для того чтобы допустить до этого несчастья, наклоните голову.
Сказав эти слова, он ушел угрюмый, как кабан. Что-то дико зловещее сверкнуло на мрачном лице Замета, который, удаляясь в другую сторону, пробормотал:
— Мы увидим.
Между тем Генрих уцепился за руку Крильона, как утопающий за доску спасения.
— Ах, мой храбрец! — сказал он. — Как меня мучат!
— Кого же не мучат, государь?
— Разве и тебя также?
— Еще бы!
— Знаешь, все эти злые французы опять составляют лигу против меня.
— Ба!.. почему же это? — спросил честный кавалер.
— Потому что я хочу жениться на моей любовнице.
— Это, конечно, глупость, — сказал Крильон.
— Что?
— Но так как это касается вас, а вы уже перестали носить курточки, так как вы этим довольны, женитесь, черт побери, женитесь!
— Вот это прекрасно! — вскричал Генрих, обнимая кавалера. — Вот это умные слова!
— На той или на другой женитесь вы, — прибавил Крильон, — все выйдет дурное дело, черт бы побрал всех женщин!
— Зачем ты это говоришь с таким сердитым видом?
— Потому что… потому что я взбешен, государь. Видите вы там этого гвардейца?
— Там? Подожди, — сказал Генрих, оттеняя глаза рукой.
— Славный солдат, негодяй, который стоит золота.
— Ну?
— Ну, он подал в отставку.
— Чего же ты хочешь?
— Я этого не хочу. Это ваш лучший гвардеец.
— Как его зовут?
— Понти.
— Ах да! Храбрец. Зачем же он оставляет мою службу?
— Потому что он поссорился со своим другом из-за женщины. Он весь иссох, весь пожелтел, его трясет лихорадка. Из-за женщины! Черт побери! Проклятые твари! Но я не хочу, чтобы он бросал службу! Сделайте мне удовольствие, призовите его, государь.
— Охотно.
— И прикажите ему остаться в гвардейцах.
— Если ты этого хочешь…
— Непременно.
— Призови его, я это устрою в двух словах.
Крильон сделал знак, и гвардеец был приведен к королю. Понти не походил на прежнего Понти. Глаза его потускнели от горя, румянец сбежал с лица, он похудел.
Он остановился в нескольких шагах от короля, который несколько времени благосклонно на него смотрел.