Когда он кончал эту мысль скрепя сердце и со вздохами, очень позволительными в подобном несчастье, легкий шум заставил его вздрогнуть; он обернулся, перед ним стояла запыхавшаяся Грациенна, которая сказала:
— Слава богу! Опасность прошла!
Тот никогда не любил, если не понял бы действие, которое произвело ее присутствие на молодого человека, еще дрожавшего от болезненных воспоминаний. Какую приятность имеет для любовника лицо, часто пошлое, поверенной! Грациенна была совсем не красавица; однако имела счастливое и улыбающееся лицо. Сколько раз сердце молодого человека дрожало при шуме ее шагов, как будто это была Габриэль, но никогда, однако, он не находил ее такой доброй и прекрасной, как в это утро. Он вскрикнул от радости и побежал к ней с распростертыми объятиями. Грациенна спросила его, не слушает ли кто-нибудь, и выслушав уверения Эсперанса, прибавила:
— Я принесла письмо от герцогини; но, для того чтобы получить его, вам надо оставить меня одну в этой комнате.
Она покраснела. Эсперанс посмотрел на нее, не понимая.
— Так как меня часто преследовали, останавливали, даже обкрадывали, когда я ходила в домик предместья, — сказала Грациенна, — я спрятала это письмо под платьем. На этот раз, чтобы отнять у меня письмо, надо было бы меня убить, а враги герцогини еще не смеют убивать днем на улице.
Эсперанс поблагодарил мужественную девушку и запер ее.
Переходя в соседнюю комнату, он спрашивал себя с невыразимым волнением, что могло заключаться в этом письме, первом, какое к нему писала Габриэль.
«Она довольно честна и довольно мужественна, — думал он, — что хочет дать осязаемое доказательство своей любви ко мне. Благородная неосторожность! Габриэль неспособна изменить долгу своего сердца, ей было бы стыдно не отдаться мне так, как я отдался ей!»
Эта мысль воспламенила его на минуту, но последствия были печальны.
«Она посылает мне последнее прощание, — подумал он, — прощание вечное. Стало быть, все кончено!..»
Грациенна отворила дверь; голова Эсперанса была потуплена, глаза его были мутны.
— Вот, — сказала она, подавая ему маленькую ладанку, вышитую шелком и пропитанную тем таинственным благоуханием Востока, которое заставляет мечтать о женщинах и цветах.
Эсперанс открыл ладанку и вынул бумагу, лежавшую в ней. Грациенна подошла к окну и скромно отвернулась, чтобы Эсперанс мог читать свободно.
«Друг, — писала Габриэль, — я знаю, что вы хотите ехать, я знаю, что ваш отъезд назначен на завтра. Крильон сказал это при мне с убеждением, которое меня пугает. Однако я этому не верю, но меня пугает все. Нет, я не поверю никогда, что вы уедете, не поговорив со мной в последний раз. Но вы настолько великодушны, что будете иметь это печальное мужество. Вы любите меня настолько, что готовы пожертвовать собой таким образом. Я дрожу, когда пишу к вам это. Не делайте оттого, ради бога, потому что вы доведете меня до такого отчаяния, что я отправлюсь на край света за последним прощанием, которое вы обязаны мне дать.