Вопреки всем законам медицины (ни один врач бы не назвал эти переломы такими уж серьезными) кости, не смотря на старания врачей, так и не срослись правильно, из-за чего Лютсия больше не могла рисовать. Впрочем, после рождения Ирмы, её мать толком и не занималась живописью, и это известие её даже не расстроило, так что Лютсия открыла свою выставочную галерею, куда попали все картины нарисованные ею когда-либо, наняла людей, который возились с ней, и стала все своё внимание уделять больной дочери. Два года спустя (чудом, не иначе) на свет появилась вторая девочка, которую мама, после невероятно тяжелых родов, назвала Элравенд. Через некоторое время после рождение младшей девочки настал день, когда врач, все это время старательно лечивший Ирмили, с удивлением потирая руки, сказал что Ирма больше не страдает от психического расстройства, и что через некоторое время даже сможет пойти в школу.
В возрасте девяти лет Ирма наконец пошла в школу. Росла она высокой красивой черноволосой девушкой, радовавшей учителей своими знаниями, а мальчишек своим очарованием, и ничем, кроме маминой красоты и папиного ума она не выделялась среди сверстников.
Летом, когда Ирмили в возрасте двадцати лет закончила школу, машина, в которой ехали Лютсия и Ирма, на большой скорости съехала с дороги, упав в озеро, где погибли обе женщины и водитель, везший их. Подробностей того происшествия никто не знал, кроме двух родственников и одной подруги погибших женщин. Похорон как таковых и не состоялось, Элравенд и Отто похоронили мать и жену, однако о второй женщине, ехавшей в той машине, ничего не было известно, кроме того, что она в ней была. После похорон Отто забрал свою младшую дочь из школы, уволился из НИИ и переехал в город, что в двадцати часах езды на скором поезде от Юнивелла, надеясь забыть о всем, что произошло в этом городе и не желания никогда туда возвращаться.
Но через девять лет в город вернулась его младшая дочь - Элравенд Лаендли.
Глава первая.
- Ахренеть. - Слово вылетело из уст Арде Инлито как-то само собой и звучало оно более чем уместно, поскольку он и его самая вредная подчиненная стояли у распахнутой настежь двери одного из номеров самого дорогого в городе отеля и от открывшегося перед ними вида сказать больше ничего и не могли.
Они стояли в ярко освещенном широком коридоре где стены, пол, выглядывающий из под бежевого узорчатого ковра, и даже высокие тонкие этажерки, со стоящими на них вазами где благоухали белые розы, - все было золотисто-песочного цвета, хотя... скорее даже просто золотистого. На потолках - огромные переливающиеся люстры, на стенах - красивые гобелены и картины, опустив головы мимо проходили молоденькие и красивые служанки и горничные, провожаемые похотливым взглядом немолодых мужчин, живущих в этом отеле. Раздались крик и следующий за ним звон упавшего на пол подноса с сервизом: одна из горничных увидела состояние номера, у которого стояли полицейские, и у неё началось нечто похожее на истерику, ставшую привлекать внимание людей и в итоге рядом с номером, где некогда было достаточно свободного места что бы организовать бал, собралась огромная толпа из работников отеля, гостей и постояльцев, чьи сначала тихие, а уже через минуту громкие голоса со всех сторон навалились на голову Инлито словно многотонный пресс, взывая к непроизвольному скрипу зубов и хрусту затекшей в офисе, где он просидеть весь день, шее. Головная боль голове не была главным врагом дорогого и любимого начальника: куда больше вредил делу желудок, крайне бурно реагирующий на такие виды, как этот. Инлито непроизвольно громко сглотнул и приложил ко рту белый платок в синий цветочек, который так сильно пах стиральным порошком, что даже Элра чувствовала запах - Инлито же буквально им дышал.
- Может не стоит тебе...? - Из-за своего плеча услышал начальник заботливый голос Элравенд, когда тот согнувшись закашлял и его лицо из белого стало стремиться к зеленоватому в синюю полоску, коими были вены. - Я сама как-нибудь...
- Нет, это квартира дочери одной очень важной и влиятельной персоны, и высшие силы, - он поднял палец вверх, - в приказном порядке велели мне тут быть. - Инлито окинул взглядом все прибывающую публику, с которой очень не любил (хотя умел и нередко приходилось) разговаривать, потом резко выпрямился, собрал всю волю в кулак, грозно взглянул на творящееся впереди, за дверью, безумие, но все же пропустил девушку вперед, склонив голову, словно дворецкий, открывший для госпожи дверь. Тихо цокнув языком, Элравенд перешагнула порог номера двенадцать двадцать семь, находившейся на двенадцатом этаже самого дорогого здания в городе, и чуть было не упала, поскользнувшись на чем то тягучем и вязком, однако вовремя схватилась за дверную ручку, громко хрустнувшую под таким давлением.