Автор: Кристина Лорен
Оригинальное название: Beautiful Player
Название на русском: Прекрасный Игрок
Серия: Прекрасный Подонок
Переводчик: Залина Чеченова
Редактор: Ирина Синицина (1-2)
Залина Чеченова (3-20)
Переведено специально для группы http://vk.com/beautiful_bastard_club
Любое копирование без ссылки на группу ЗАПРЕЩЕНО!
Аннотация
После того, как Ханна Бергстрем выслушала лекцию от своего слишком опекающего брата о том, что она пренебрегает своей социальной жизнью, и с головой ушла в магистратуру, она решает всерьез взяться за пробелы, на которые он ей указал: чаще бывать на людях, завести друзей и ходить на свидания. И кто еще сможет лучше превратить ее в знойную сирену, по которой будут сохнуть все ребята, чем ближайший друг ее старшего брата – Уилл Самнер, венчурный капиталист и беззастенчивый плейбой? По роду своей деятельности Уиллу часто приходилось рисковать, но он весьма скептически отнесся к задачам, которые предстояло решить Ханне… до тех пор, пока одной темной ночкой его соблазнительно – невинная ученица не заманила его в постель, и не научила его парочке таких трюков ублажения женщин, которые он никогда не сможет забыть. И теперь, после того, как Ханна обнаружила всю силу своей сексуальной привлекательности, от Уилла зависит, сможет ли он доказать, что является именно тем мужчиной, который ей нужен.
Пролог
Мы находились в самой ужасной квартире во всем Манхэттене, и дело было вовсе не в том, что мой мозг изначально был запрограммирован против просмотра предметов искусства: но объективно, все эти картины были просто отвратительными. Волосатая нога, растущая из стебля цветка. Рот, из которого вываливаются спагетти. За моей спиной стояли мой старший брат и мой папа и задумчиво кивали, словно понимая то, что они видели. Я же все вела нас вперед. Казалось неписанным правилом, что гости вечеринки должны собраться в круг, высказать слова восхищения увиденным, и только потом им дозволено насладиться закуской, расставленной на подносах по всему залу.
Но в самом конце, над массивным камином и между двумя безвкусными светильниками, я увидела картину с изображением двойной спирали – структуру молекулы ДНК и цитату Тима Бертона: Мы все знаем, что межвидовые браки – это странно.
Заинтриговавшись, я рассмеялась и повернулась к Дженсену и папе.
“Вот. Вот эта клевая”.
Дженсен вздохнул. “Она должна была тебе понравиться”.
Я посмотрела на картину, потом снова на своего брата. “Почему? Только потому что это единственная вещь на всей выставке, которая имеет хоть какое-то смысл?”
Он перевел взгляд на папу, и между ними что-то проскочило, словно позволение отца сыну. “Нам нужно поговорить с тобой о твоей работе и личной жизни”.
Мне понадобилась целая минута, прежде чем его слова, его тон и его решительное выражение лица дошли до меня. “Дженсен”,- начала было я. “Нам что, на самом деле, стоит говорить об этом здесь?”
“Да, здесь”. Его зеленые глаза сузились. “Это первый раз, когда я вижу тебя вне стен твоей лаборатории, и когда ты не спишь или не уплетаешь что-нибудь вкусненькое”.
Я часто замечала, как самые характерные черты моих родителей – бдительность, обаяние, осторожность, импульсивность, и напористость, не перемешиваясь между собой, отражались в каждом из их пятерых детей.
Сейчас, на культурном мероприятии в центре Манхэттена происходило столкновение бдительности и напористости.
“Мы на вечеринке, Дженс. Нам полагается обсуждать, насколько прекрасны представленные картины”,- парировала я, неопределенно махнув на стены пышно меблированной гостиной. “И насколько скандальные… ходят слухи… о чем-то”. Я понятия не имела о последних сплетнях, и эта небольшая капитуляция только подтвердила слова моего брата.
Я видела, как Дженсен поборол свое желание закатить глаза.
Папа передал мне закуску, похожую на улитку, насаженную на крекер, и когда официант стал отходить, я незаметно завернула ее в салфетку. Все мое тело зудело от нового платья, и я пожалела, что подробно не расспросила своих коллег об этом белье Спанкс, которое я на себя натянула. После моего первого вечера в этом утягивающем аду, я решила, что оно было создано сатаной или мужчиной, который был слишком худым даже для зауженных джинсов.
“Ты не только умная”,- продолжил Дженсен. “Ты еще забавная, общительная, симпатичная девочка”.
“Женщина”,- пробормотала я, поправляя.
Он наклонился ближе, чтобы наш разговор не смогли услышать присутствующие на вечере гости. Боже упаси, чтобы хоть один из представителей нью-йоркской элиты услышал, как он читает мне нотацию, агитируя стать более общественно ориентированной шлюшкой.
“Знаешь, я не пойму, почему все три дня, что мы у тебя гостим, мы проводили время только с моими друзьями”.
Я улыбнулась своему старшему брату, чувствуя признательность за его чрезмерную бдительность, после чего во мне стал медленно просыпаться всплеск раздражения - это было схоже с прикосновением к раскаленному железу, когда за острым рефлексом следует продолжительное, пульсирующее жжение.
“Я почти окончила свое обучение, Дженс. После этого, у меня будет масса времени”.
“Это – и есть жизнь”, - произнес он настойчиво, широко раскрыв глаза. “Прямо сейчас. В твоем возрасте я с трудом удерживал средний бал аттестата, просыпаясь по понедельникам с единственной надеждой на то, что у меня не будет похмелья”.
Папа молча стоял позади него, и, проигнорировав его последние слова, просто кивнул на общий смысл претензии, подтвердив тем самым, что я неудачница, у которой нет друзей. Я посмотрела на него таким взглядом, в котором ясно читалось – и это киваешь мне ты, научный деятель, одержимый своей работой, который проводил в лаборатории больше времени, чем у себя дома? Но он оставался беспристрастным, с таким же озадаченным и обиженным из принципа выражением лица, которое у него возникало всякий раз, когда компонент, который как он рассчитывал, должен был раствориться, но тот не давал нужной реакции, и оседал в пробирке, образуя суспензию.
От папы мне досталась напористость, но он всегда допускал, что мама, со своей стороны, наградила меня неким обаянием. Возможно, из-за того, что я была представительницей женского пола, или из-за того, что в его сознании каждое последующее поколение должно было быть успешней предыдущего, подразумевалось, что мне полагается суметь совместить карьеру и личную жизнь лучше него. В тот день, когда папе исполнилось пятьдесят, он просто затащил меня в свой кабинет и сказал: “Люди важны так же, как и наука. Учись на моих ошибках”. После чего, он начал приводить в порядок бумаги на своем столе, и смотрел на свои руки, отчего мне стало скучно, и я вернулась обратно в лабораторию.
Сказать по правде, у меня это не получалось.
“Я знаю, иногда я слишком давлю”, - прошептал Дженсен.
“Есть чуток”,- согласилась я.
“И я знаю, что я вмешиваюсь в твою жизнь”.
Я одарила его знающим взглядом, и прошептала: “Ты – моя персональная Афина Паллада”.
“Только если не считать, что я не грек и у меня есть пенис”.
“Я постараюсь об этом не думать”.
Дженсен вздохнул, и, папа, наконец-то, понял, что работенки тут будет на двоих. Они оба приехали навестить меня, что было странно для обычного визита в феврале месяце, и до сих пор я не улавливала их истинной цели. Папа обнял меня одной рукой и прижал к себе. Его руки были длинными и тонкими, но его объятия всегда были сильными, подобно тискам, что не очень сочеталось с его внешностью. “Зиггс, ты – хороший ребенок”.