Явился к Изяборычу, с челом как торжествующим, так и гневно-ехидным, веско потрясая «заключением комиссионным».
— Что ж, вижу, что требования безопасности соблюдены, — покивал Глава. — Условно-достаточно… — начал было Изяборыч, взглянул на мою морду, перекошенную уж совсем непотребным образом, фыркнул и продолжил. — Ну, полно. Вы молодец, Ормонд Володимирович, начнём испытания. И, через месяц, будет ваш старт, ежели всё нормально пойдёт. «Первый человек в пустоте», — припечатал меня он.
— А не объясните ли, какого беса через месяц? — отернился я. — Пара полётов в седмицу уложатся, более их проводить — бессмысленно!
— Точно так, Ормонд Володимирович, — покивал собеседник. — Вот только вы не учитываете межполитический момент.
— Гости из других Полисов? — высказал догадку я.
— Точно так, именно они, — покивал Изяборыч. — Раз уж мы решили сие событие как дипломатический инструмент употребить, то глупо и недальновидно таковых не пригласить.
— Это да, в этом случае и не поспоришь, — признал я. — И, Всеслав Изяборыч, извиняюсь за несколько неуместную экспрессию. Очень уж ваша «комиссия» — ядовито выплюнул я, — меня достала. Всё кровь выпили и разум съели! — посетовал я.
— Они такие, что да, то да, — довольно покивал Глава. — Ну а экспрессия ваша вполне извинительна: трудитесь, как в последний день. После полёта вашего я категорически настаиваю на вашем отпуске, не менее трёх седмиц.
— И не думаю спорить, — покивал я. — Сам чувствую, что устал и вымотался, хотя месяц перед стартом передохну.
— Во-первых, передохнёте, но я почти уверен, что недостаточно. Всё равно будете в работе, — прозорливо отметил Изяборыч, — А, во-вторых, само путешествие в пустоту — вещь новая, неизведанная. И нервическое напряжение у вас будет немалым, да и физическое. Так что после — отдых, припечатал он.
— С подругами моими, — только и пискнул я.
— Поспособствую, тоже ведь нервничать немало будут, — согласно покивал академик.
И вот, стою я, значит, перед лесенкой, к ракете ведущей. Кстати, не выспался ни беса: подруги мои марафон любострастия затеяли, да и Мила усы мои до самого отъезда умащивала и подкручивала, слезами время от времени блестя. Это хорошо, что я одарённый, а до «комиссий по здоровью» не додумались, а то бес бы полетел, мимоходом отметил я.
Кстати, методами контрацепции в этот раз не пользовались, на чём девицы ультимативно настояли, а я, подумав, решение их принял. Ну реально, мало ли что, а так останется что-то. Возможно, поскольку, как понятно, гарантий никто не давал, а положились на случай.
Трибуна стояла, да и экраны проекционные были, для телесвязи, отчего морду лица мою надо держать. Героичной, ну или ехидной, но никак не испуганной или идиотской.
А на трибунах пребывали как политики Вильно, так и куча политиков и академиков из прочих полисов. Шутка ли, сто с лишком человек гостей, как посольских, так и научных! В общем, признаться, волновался я более за морду лица свою, в должном виде явлённую, нежели за сам полёт.
Ну, не вполне так, но близко. Да и решил я, раз уж из Мира Олега столько всего накопировал, так надо и честь оказать. Так что повернулся я к трибунам, улыбнулся (надеюсь, не оскалился тернисто, хотя и послание — неплохо), да и произнёс:
— Поехали, — и махнул лапой, забрало доспеха опуская.
И начал карабкаться по лесенке, к ракете ведущей. Как взволнованный, так и довольный. С надеждами и ожиданиями, да и с интересом, не без этого.