На котором застыл мужчина с ужасом в глазах, его рот широко открыт в немом крике от жуткой боли. Он привязан к какой-то странной деревянной конструкции, за ним стоит чернокожий мужчина с самым большим пенисом, который я когда-либо видела в жизни. Справа стоит еще один человек, безучастно за всем наблюдая. Мои глаза возвращаются к человеку, который привязан. Я узнала тебя. Он не кричал тогда. Он смеялся, поддразнивая... «Дай ей, дай суке член».
К моему удивлению у меня на губах расплывается улыбка. «Дай суке член».
Казалось бы, не по своей собственной воле моя рука сама собой движется к мышке, и я нажимаю на стрелку продолжить.
Кадры начинают двигаться. У меня на губах так и застыла улыбка, но она стала жестокой. Теперь вы поймете, каково это быть совершенно беспомощным.
Я наблюдаю, как трус пускает слюни и умоляющее кричит. Сопли затекают ему даже в рот.
Ай-ай-ай, даже я так не ревела.
Когда негр закончил, к нему подходит тот другой человек, безучастно за всем наблюдающий. Он не собирается использовать свой член. Он достает огромный фаллоимитатор, покрытый шипами. Безумный смешок слетает с моих губ.
Мужчина трясет головой и молит о пощаде. Ну, хорошо.
Они развязывают его и заставляют подписать какое-то письмо. Я не вижу отсюда, что он подписывает.
Затем они избивают его, я даже слышу хруст костей.
Ну, Карма. Это сука.
Я просматриваю все оставшиеся пять маленьких клипов. Два лица я так и не могу вспомнить, и это меня беспокоит. Если бы я зашла в магазин или еще куда-нибудь, и там были бы они, я бы даже не поняла, что они занимаются такими делами. Я бы совершенно нормально разговаривала с этими ублюдками, как с обычными посетителями магазина. Все они выглядели, как приличные парни.
В конце фильма на экране высвечивается копия письма, которое подписали все мужчины.
Дорогие друзья и семья,
Прошлым летом, вместе с еще пятью другими такими же гребанными извращенцами, я участвовал в номере, отеля в Лондоне в групповом изнасиловании невинной девятнадцатилетней девушки, которая находилась под кайфом.
Я посылаю вам это письмо, чтобы вы знали, что я из себя представляю на самом деле.
С уважением,
Потом появляется лицо совершенно флегматичного мужчины, который сообщает, что письмо с копией записи было доставлено курьером в семьи мужчин, а также отправлено на электронную почту их друзьям и коллегам, дальше давался список адресов, телефонов и электронной почты.
Я закрываю экран и испытываю странное чувство легкости. В этом несправедливом, жестоком мире, где бедные и беспомощные всегда в проигрыше, Шейн совершил свою справедливость за меня. Со вздохом я встаю и иду на кухню.
Он стоит у раковины на кухне, глядя в окно. Услышав мои шаги, он оборачивается и внимательно смотрит мне в глаза. Пару секунд я не узнаю его. Я испытываю шок от того, что настолько красивый и совершенный мужчина может быть таким жестоким. Похожее чувство я испытывала, когда увидела льва, убивающего бедную импалу. Как мог такой красивый зверь совершить такое? А потом Шейн улыбается мне, и я узнаю его. Он мой прекрасный зверь.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я киваю.
— Благодарю за «черный подарок», — тихо отвечаю я.
— Не за что.
Я подхожу к нему. Теперь мы сообщники, связанные местью и кровью.
— Как ты их нашел?
— У Ленни постоянно стоят камеры наблюдения.
Я задыхаюсь от разочарования.
— Я доверяла ему, — шепчу я.
— Знаю, но ты была так травмирована, ты бы ничему не поверила.
— Я чертовски плохо разбираюсь в людях, да? Снова и снова я доверяю ублюдкам, — с горечью говорю я.
— Нет. Ты настолько прекрасна. Если весь мир был бы так невинен и доверчив, как ты, он бы стал неузнаваемо самым красивым местом.
Я смотрю ему в глаза. Иногда я все еще не могу поверить, что он действительно мой муж.
— О, Шейн. Ты столько для меня сделал. Я когда-нибудь говорила тебе, что ты мой герой?
Он ухмыляется.
— Цыганский герой? А такой зверь вообще есть?
— Да, есть. Я поймала одного.
Он смеется.
— Давай выпьем. Давай выпьем за бедных мужчин, жен и детей.
Мы выпиваем, и я чувствую себя захмелевшей, поэтому невнятно, соблазнительным голосом говорю:
— У меня тоже есть подарок для тебя.
Он ухмыляется.
— Да?