Он узнал людей, которые сидели под Картиной — Джо, Грега и Фрэнка. И он гордился, что Джо, его друг, был одним из троих, сидевших под Картиной, потому, что для этого нужно быть набожным и примерным.
Они только что прочли о Начале, и Джо встал и начал читать про Конец.
«Мы движемся к Концу. Мы увидим знаки, которые будут предвещать Конец, но о самом Конце никто не может знать, ибо он скрыт…»
Джон почувствовал, как Мери пожала ему руку, и ответил тем же. В пожатии он почувствовал утешение и участие, которое даёт жена, её близость, безопасность и вера.
Мери говорит, что вера — большое утешение. Да, вера была утешением. Она говорила, что всё хорошо, что всё — к лучшему. Что даже Конец — тоже к лучшему.
А им нужно утешение, подумал он. Больше всего им нужно утешение. Они так одиноки, особенно теперь, когда звёзды остановились, и сквозь окна видна пустота. Они ещё более одиноки, чем он, потому что не знают цели, не знают ничего, кроме того, что всё — к лучшему.
«…придёт Грохот, и звёзды прекратят своё движение и будут висеть, одинокие и яркие, в глубине темноты, той темноты, которая охватывает всё, кроме Людей в Корабле»…
Вот оно, подумал Джон. Вот что утешало их. Сознание того, что они защищены от вечной ночи. А впрочем, откуда взялось это сознание? Из какого источника знания оно появилось?
Он поднял голову и посмотрел на Священную Картину — на Дерево, и на Цветы, и на Реку, и на Дом вдалеке.
Это было красиво. На Картине он видел предметы и цвета, которых никогда не встречал. Где может быть такое место? — подумал он. А может быть это — только символ, только изображение мечты всех запертых в Корабле?
Запертых в Корабле! Он даже задохнулся от такой мысли. Запертых! Но ведь не запертых, а защищённых, укрытых от всяких бед, которые таились в вечной ночи. Он склонил голову в молитве, сокрушаясь и раскаиваясь. Подумать такую вещь!
Он почувствовал руку Мери в своей и подумал о ребёнке, которого они смогут иметь, когда Джошуа умрёт. Он подумал о шахматах, в которые он всегда играл с Джо. Он подумал о долгих, тёмных ночах, когда рядом с ним была Мери.
Он подумал о своём отце, и снова давно умершие слова застучали у него в голове. И он вспомнил о письме, в котором говорилось о знании, о назначении, о цели.
Что же мне делать? — спросил он себя. — По какой дороге идти? Что же значит Конец?
Он посчитал двери, нашёл нужную и вошёл. На полу лежал толстый слой пыли, но лампочка ещё горела. В противоположной стене была дверь, о которой говорилось в письме: дверь с циферблатом посередине.
Он подошёл к двери, оставляя глубокие следы в пыли, и нагнулся над циферблатом. Он стёр рукавом пыль, увидел цифры, положил письмо на пол и взялся за ручку. «Поверни ручку сначала на 6, потом на 15, обратно на 8, потом на 22 и, наконец, на 3». Он аккуратно всё выполнил и, повернув ручку в последний раз, услышал слабый щелчок открывающегося замка.
Он потянул за ручку и с трудом открыл тяжёлую дверь. Войдя внутрь, включил свет. Всё было так, как говорило письмо. Там стояла кровать, рядом с ней машина, а в углу — большой стальной ящик.
Воздух был спёртый, но пыли не было, потому что комната не была соединена с системой кондиционирования воздуха, ноторая в течение веков разнесла пыль по всем другим комнатам.
Стоя там в одиночестве, при ярком свете лампы, освещавшей кровать и машину, и стальной ящик, он почувствовал ужас, леденящий ужас, и почувствовал, что дрожит, хотя и старался стоять прямо и уверенно.
Здесь было знание — знание, которого боялись, потому что это было зло. Много лет назад так решили те, кто решал за Людей, они придумали закон против чтения и сожгли книги.
А письмо говорило, что знание необходимо.
Он осторожно подошёл к кровати, как будто там могла быть ловушка. Он пощупал её — это была обычная кровать.
Повернувшись к машине, он внимательно осмотрел её, проверил все контакты, как было сказано в письме, нашёл шлем, нашёл выключатель. Он обнаружил два плохих контакта и поджал их. Наконец, после некоторого колебания, он включил первый выключатель, как было сказано в инструкции, н загорелась красная лампочка.
Итак, всё было готово.
Он сел на кровать, взял шлем и плотно надел его на голову. Потом лёг, протянул руку, включил второй выключатель, — и услышал колыбельную.
Колыбельную песню, мелодию, зазвучавшую у него в голове.
Джон Хофф уснул.
Он проснулся и почувствовал в себе знание. Он медленно оглядывался, с трудом узнавая комнату, стену без Священной Картины, незнакомую машину, толстую дверь, чувствуя шлем на голове.
Он снял шлем и, держа его в руке, постепенно понял, что это такое. Понемногу, с трудом он вспомнил всё: как нашёл комнату, как открыл её, включил машину и лёг на кровать в шлеме.
Он знал, где он и почему он здесь. И он знал больше. Знал то, чего не знал раньше. И то, что он теперь знал, напугало его.
Он уронил шлем и сел, вцепившись в края кровати.
Космос! Пустота. Огромная пустота, с рассеянными в ней сверкающими солнцами, которые называются «звёзды». И через пространство, сквозь расстояния, которые были так велики, что их нельзя мерять милями, а только световыми годами, несётся то, что называется кораблём, — не Кораблём с большой буквы, а просто кораблём, одним из многих.
Корабль с планеты Земля — не с солнца, не со звезды, а с одной из многих планет, кружившихся вокруг звезды.
Не может быть, сказал он себе. Просто не может быть. Ведь Корабль не двигается. Не может быть космоса. Не может быть пустоты. Мы не можем быть крохотной точкой, странствующей пылинкой, затерянной в огромной пустоте, почти невидимой рядом со звёздами, сверкающими в окнах.
Потому что если это так, то мы ничего не значим. Мы — просто случайный факт во Вселенной. Меньше, чем случайный факт. Меньше, чем ничего. Шальная капелька странствующей жизни, затерянная среди бесчисленных звёзд.