Вас вел жизненный пример отца — у нас на этом месте была постыдная пустота, которую надо было чем-то заполнить. Вы планировали — мы мечтали. Вы не хватали звезд с неба — мы вечно витали в облаках, бестелесные ангелы. Вы учились — мы бухали. Вы заканчивали за границей MBA и уезжали работать в транснациональные корпорации — мы только протирали заспанные глаза и изумленно глядели на изменившуюся страну. Волшебные стихи наши никому не нужны, модель “Титаника” утонула, подобно своему прототипу. Дурная наследственность, что вы хотите.
Но и у проигравших есть свои преимущества, хотя бы мщенье, тихая мечта ожесточенного сознанья, извините, если цитирую с ошибкой. Вот возьму и заберу вас в свое маленькое возмездие. Тихонько сниму с булавок, поставлю на расправилку и буду изучать, как Набоков своих чешуекрылых.
Спасибо, Владимир Анатольевич, за науку, преподанную мне холодным летом 2000-го. Теперь я знаю, как это делается. У меня будет и статус, и деньги. Я тут составил список всех, кто может помочь мне с работой. Первая в списке — Вера Тарасова, умница и красавица, кандидат филологических наук и бизнес-леди. Два года назад мы с ней, аспиранты кафедры русской литературы ХХ века, гуляли по бережку территории дома отдыха “Зеленый мыс”, где били баклуши на международной филологической школе, и я взял с Веры слово, что примет меня на работу, когда буду умирать с голоду. Исследователь Бабеля, Вера уже тогда была по совместительству “паблишинг директором” местного глянцевого журнала “Я — покупатель”. Прошло с тех гуляний под луной два года, и вот я позвонил, с голоду пока что не умираю, но финансы уже поют малые лирические произведения песенного жанра. Оказалось, штатной работы для меня нет, но есть у редакции надобность в приходящем журналисте, который бы писал талантливые и живые рекламные тексты для клиентов журнала. Сто рублей за тысячу знаков, считая пробелы. Ура. Значит, так. С утра по субботам буду учить второкурсников уму-разуму за двадцать долларов в месяц, а в остальное время работать преуспевающим коммерческим журналистом за те же деньги, только в день. Я буду велик и двулик. Днем скрепя сердце пишу глупости о новинках итальянского трикотажа, а ночью, черт побери, смываю позор бесчестья нежными метафизическими восьмистишиями, от которых, конечно, не откажется всякий уважающий традицию толстый литературный журнал. Каких-нибудь два-три года, и они соберутся в изящный сборник, который заинтересует издателя и, выйдя небольшим тиражом, сделает негромкое, но прочное имя сочинителю. За ним последует следующий, раскрывающий новые грани таланта г. Дозморова, а затем литературную общественность взволнует пронзительная лирическая повесть о детстве и юности автора. Как чертик из табакерки, я выпрыгну на авансцену литературного процесса. И тут-то статус начнет потихоньку переходить в деньги, и наконец я, не нуждаясь больше в унизительной рекламной халтуре, торжественно положу на стол руководителю заявление об уходе. И не уговаривайте меня, я слишком долго этого ждал, я слишком многим ради этого жертвовал.
Понимание того, что деньги — это мотор жизни, очень скоро сменилось осознанием того, что мотор, которым обладаю я, очень уж маломощный. “И это все?” — подумал я, получив однажды очередную зарплату. Дешево же ты продал свою свободу, дружок. Но уже набрал всякой дряни в кредит, уже привык хвастать служебным сотовым, уже невозможно отказаться от привычки завтракать в кафе неподалеку от офиса, ездить на работу и домой на такси, покупать любые книги в “Букинисте” и злить Диму Рябоконя рассказами о своей невероятной дольче вита.
Милая Вера. Ты очень хороший руководитель. Как только я переставал видеть перспективу и грустнел, ты мягко приоткрывала мне новые тайные возможности карьерного и финансового роста. И однажды, получив приятно упитанный конверт и поняв, что через считаные месяцы легко смогу купить машину, а через год — и квартиру, я вспомнил фразу Владимира Анатольевича, которую было забыл, не придал ей тогда значения, а скорее всего, просто не понял, и, как пишут в дурных романах, похолодел. Он сказал, что о статусе не забывают, только если речь не идет о действительно крупных деньгах. К тому времени я уволился из Театрального института и из уральской вкладки в “Литературную газету”, гневно отверг предложение профессора Быкова идти на полставки на кафедру в родной университет, о котором, если честно, мечтал всю аспирантуру (а где вы были, любезный Леонид Петрович, все то время, пока я протирал джинсы в университетском коридоре?), а стихи… Что стихи, я не писал их по полгода, а когда случалось согрешить, то никогда не был доволен, так сказать, следами грехопадения.