Андрей прервал этот трах довольного собой уродца и трупака. Копье пронзило ягодицу. Горбатый ебарь заверещал и попытался вытащить острый наконечник, но, навалившийся всем весом на оружие, Андрей не давал ему это сделать. Хурма все углубляющейся раны и речевые атаки терпко отдавались нёбу истязателя. Задорно и с любовью водил копье вверх и вниз. Волокна мышц кровью пачкали кожу. Нежная истома связала холодное тело, исходившего в судорогах горбуна и Андрея, мешавшего вращательными движениями копьем чадящее варево из соли, ягодиц и конвульсий. Они втроем пульсировали нежно-розовым плевком на фоне безучастного перешептывания растительности. Спазмы и голосящий с пеньками рот не останавливали задор пыток, а лишь утраивали рвение. Ветки царапали живот, а сфинктер андрогина сжал и не отпускал член.
Рделось пространство.
За Андреем все время следили двое бесполых. Синеглазый и скуластый кудахтал, когда их товарищ с тесаком не добился ответа:
— Вот видишь! Сиф его спросил. Молчит он…
— Сиф лишь опрометчиво донес свою мысль. Это был не вопрос, — бесцветные глаза струились бесстрастьем.
— Здесь опасно находится, — не обращая внимания на последние слова.
— Мы выберемся, скоро последний рубеж. Мы увидим яйцо.
— Я не верю этому, Мес.
Убийство и елозенье елдака в потемках ректума не пошевелило их.
— Он убит.
— Не волнуйся, Шед. Скоро все кончится.
— Сиф был не похож на нас… Я спокоен.
— Да. Жар его духа теперь стал холодом его клинка. Все так же обжигает.
— Теперь он не будет ласкать нас там язычком.
— Меня это никогда не радовало, просто Сиф светилось от этого, и я позволял ему заниматься услаждением его сексуального аппетита.
— Ему нравилось, мне тоже. Я хочу, чтобы этот своим отростком меня ласкал. Проникал в меня. Я чувствую огонь там. Сделай же мне приятно.
Шед лег на живот, а Мес стал массажировать устье его зада. Пальцы гладили и щекотали голодную воронку. Фарфоровое вертело бедра дрожало в ореоле плавных прикосновений. Разомлевший Шед постанывал, закусывая до капелек крови губу. Запах мяты, ковыряние древка и погружение фаланг в омут наслаждения замкнули Вселенную в это полукружье. Оно тонуло, ныряя в безликие чаны, полные чернотой. Она вскипала, липкая, летели глазастые мухи, отпить медовый напиток. Кипящая чернота, прилипшие мухи, попавшие в западню. Страх, измена, пузыри ада и тьмы, менявшие образы, одежки, кожки и слова. Тонувшие насекомые в глубоких чанах теряли личины, умирали.
У Шеда от этого кружилась голова, закатывались в неге глаза. Мес решил применить то, что всегда использовал в таких случаях: росток-дилдо. Это мертвенно-бледная личинка стала проявлять признаки жизни: влезать в мякоть андрогина. По мере продвижения в тесный туннель в ней расцветал бутон розочки. Каскад удовольствия завихрился в Шеде. Он сочился слюной, а личинка все набухала. Это чрезмерное расширение, выход за границы окончился разлезанием тоненькой кожицы. Из нее пролезли щетинистые лепестки. Их голод должен быть утолен.
— Йай, йааа, — по-детски от режущего проникновения залепетал Шед.
— Я тут ни при чем!
— Вытащи это!
— Я тут ни при чем!
— Ты, ты! Виноват! Вытащи, скорее! Я прошу! — сквозь крики и корчи ныл Шед. Тер задок о землю, корни сада лишь впивались и не облегчали страданий.
— Я ту ни при чем! Заткнись!
Мес стал пихать сырой каракуль землицы в пасть Шеда, оргазмирующего от траншей в своем нутре. Бил голову. За уши и в землю! Еще удар, затем следующий, опухшая от слез рожа, удар, глотни-ка землицы. На-ка!
— Я тут ни при чем! Заткнись!
Взмахи рук были бы уместны в воде, но Шед все равно утонул. Мес стал топтать затылок не в меру крикливого дружка. Этот ералаш благополучно окончился.
— Я тут ни при чем! Заткнись!
Маленькие лепестки бритвами копошились в мешке живота. Мес разочаровано ушел.
Ему загородило дорогу двуликое существо. Его морды испугали Меса. Одна из них была бычачьей природы, вторая словно вылеплена из комканых листов кожи. Мужество было с локоть. Головка члена стала шевелиться, и бычок замычал. Из второй головы со свистом выдавливались творожистые выделения. В них шевелились аскариды. Проплешины и темно-коричневые раны безволосья тряслись от гиканья. Мес в попытке бежать споткнулся о тело Шеда, рукой пробив живот. Из него высыпались сытые мелкие свертки щетинок. Андрогин отдернул руку, но некоторые из них уже занозами вошли в пальцы. Двуликий урод наклонился над Месом, узловатый член вошел между обвисших в страхе ляжек. Тряся аскаридами и углубляя елдой задний проход, он бычьей головой насмешливо улюлюкал. Водянистые глисты падали на глаза, гладкое тело без сосцов, потный пах и томный покров травки. Мес одной рукой сжал кишки Шеда, а второй смахивал аскарид. Бык долбил и все время важно усмехался выдержке партнера. Но Мес всего лишь потерял от страха голос и был загипнотизирован тем, как огромный елдак буравил его, водружая стяг из запахов тмина и землицы. В сторонке недоразвитой лапкой яростно дрочил безногий птицеголовый гидроцефал, а другой (оперившейся культяпкой) стучал по острому клацающему клюву. Как только член двухголового начинал выводить восьмерки или замедлял рытье, безногий неодобрительно чавкал. Дескать, давай жарь его! Бусинки глаз не спускали взгляда с груди Меса, которая ходила в нервной тряске. Давай жарь его — стреляли глазки приказами. Видимо они знали как опасны существа с бычьими головам, поэтому птицеглавый как можно дальше держался от оргии. В то время, как Мес задыхался от ужаса перед улюлюкивающим бычеголовым, гидроцефал культей, измазанной в древесной саже, водил по тонкому стеблю члена.
Все же безногому не удалось спасти свою шкурку: на него со спины напал карлик-гипоплазиец. Костяной костет ударил его в ухо, и гидроцефал замертво рухнул. Карлик асбестовыми ручками ввел член в пробитую в черепе дырку и застонал. Сувал он его быстро и скоро кончил. Рана истекала перламутром молофьи и ликвора. Из узких ноздрей клюва пузырями исходила кровистая пена. Атрофия зрительного нерва мешала карлику разглядеть сношение минотавра и андрогина, только запах речитативом вел сейчас с ним беседу: терпкий запах крови и кала сладко щекотал ему ноздри. Экскременты щедро сыпались горошинами из двухголового, украшая бахрому требухи Шеда.
— Хромосомные аберрации, — стыдливо прошамкал карлик, лаская свой дрын.
— Стохастические эффекты, — стыдливо прошамкал второй карлик, с повязкой на алом леденце. Первый гляделки впер во второго и ебнул стилетом по наглой тыкве.
— Хромосомные аберрации, — стыдливо прошамкал карлик, пяткой давя в ухо поверженного близнеца. Наклонился к паху и стал торопливо лизать мошонку. Она была тугой, волосы оставались на шершавом языке, изборожденным глубокими морщинами. Облезлая мошонка была настолько велика, что карлик оставил безнадежные попытки ее заглотнуть. Он крепко держал ягодицы своего близнеца и слюнявил вшивый лобок, мандовошки юрко прыгали ему в бороду. В заросший анус тыкал большим пальцем, слизывая дерьмо из под ногтя.
Из тени вышел седой близнец карлика, захрипел:
— Стохастические эффекты!
Лизун яиц схватил в пятак сильный удар ногой и откатился в сторону. В эту минуту еще живой андрогин потерял сознание. Сплевывая горькую кровь, карлик стал вытянутой рукой водить костью стилета из стороны в сторону. Седого возбудил риск быть убитым и он прыгнул на остриё. Карлик от неожиданной победы пернул. Этот жидкий хлопок привлек внимание двухголового. Его тонкий язык-гельминт заскользил из порванного рта Меса, обнажившего зубастую челюсть и пиявку языка.
— Пав ав! — запричитал карлик и на карачках побежал от двухголового, чей елдак не осел и еще не выплеснул свое молоко. Малыш споткнулся о черепаху, чьё хаки делало ее незаметной для многочисленных тварей Сада. Эта задержка позволила бычьей голове насадить недомерка на свой длинный орган. Анус был невелик, поэтому человечек издох сразу, изрыгнув желчью остатки своего духа.
На трупную вонь и эллипсичные рекреации этого участка направились сотни организмов, чьей жизненный цикл мог длиться не боле часа или дня. Одними из первых: крабовая жаба, ее обломанные клыки были похожи на бивни, бородавчатая кожа клейко блестела зелеными пятнами, резко очерченными оранжевым цветом остальной поверхности, тяжелые клешни выбивали землю при прыжках, копулятивный орган кольцами ждал нижние врата самки; с хорошо заточенной костью в четырехпалых руках, раскачивая тремя калебасами почерневших грудей, бежала амазонка, срамное место было прикрыто козьей шкуркой, тыковки ягодиц перекатывались, завлекая своей мелодикой других девушек из ее немногочисленного племени, где она была вождем. За ней бежали: рыжеволосая безгрудая девица, одетая в иссиня-черный мех; курлыкующая широкотазая девочка; две толстые старухи, ковыляя бурдючными окороками, пели песни; чернокожая циклопка, с пушистым хвостом пантеры; альбиноска с каменным топором в хоботах, растущих вместо рук. Это племя столкнулось с бегемотообразным великаном. Его крупная лиловая голова с икринками глазок повела в сторону остановившейся группы, пасть плотоядно обнажила верхние резцы, щелкнул язык. Он тараном кинулся на предводительницу, она кинула бумеранг. Легкий порез не остановил темнорозового исполина. Уже через секунду орех женской головы крепитацировал, остальные в панике разбежались.
Маленький человечек с ногой в груди и плавниками в чреслах схватил девочку и начал пихать свою сардельку в ее сухую скважинку. Маленькие пальчики щипали блеклую кожу человечка. Он хихикал и своим отростком лишь еще больше усиливал давление и боль. Девчушка обкакалась и захныкала. Рядом с ними была нора. Из нее выбежали две лисицы. Их червонные гвоздики погрузились в кусок сала, ползший к ногам насильника.
Две старухи упали в яму со змееобразными слизнями, они начали глотать их дряблые телеса. Бабки истошно вопили, а беззубые дыры со склизкими краями присасывались к грудям, задам, клиторам, рукам.
Кусок жижецы, изодранный хуйками лисиц, начал клубиться ванилью. Волнообразными движениями он накинулся на плавники человечка, растворяя их в своем нутре. Его ноги подкосились, освобождая изнасилованной путь к побегу. Лисицы укрылись в норку, чтобы вкушать панцири жучков и выжидать кротов.
«Речной конь» спаривался с крабовой жабой, якоря ее дупло. Член жабы эякулировал потоком малинового семени и снес с ног циклопку. Ее ударили по голове камнем двое безглазых сиамских близнецов, и она потеряла сознание. Они стали запихивать ветки в ее вагину. От такого вторжения она открыла свои шоколадные глаза и залаяла, тогда камнем две руки превратили красивое лицо в паштет, две другие же ласкали сфинктер и сжимали членик. Баклажановое тело залила известь спермы.
Девочка, озираясь по сторонам, спряталась за негустую ракиту. Безротый, с бурыми язвами на хилом теле, выследил ее и напал, его гриб не мог влезть в нежную щелку, поэтому он ножом чуток надрезал сверху. Второй рукой он сдавливал шейку. Девчушка сипела, пока он входил в нее. К этой паре присоединился гнилозубый старичок. Его сморчок массажировал простату безротому, чьи оловянные глаза светили бледным золотом свечи. Старичку длинным языком лизал яички козьеголовый лев. Его серо-желтая шерсть пахла гарью. Хвост отпугивал зеленых мух. Член кончал меловым соком.
Рядом трахались тщедушные юноши, они феллировали мандалой. Матовое серебро кожи пахло потом. К ним подкрался краснозадый павиан и стал покусывать их ягодицы. Светловолосый мальчик подрачивал пунцовый стручок обезьяны.
Девочка была задушена тогда, когда безротый вылил из себя свинцовую жижу. Затем он вынул член старика из своей промозглой жопы и встал на колени. Старик понимающе буркнул и стал иррумацировать. Лев во второй раз выдавил из своего пениса кремовую кляксу. Его язык шершавил заскорузлый мешочек старичка.