— О, нет, нет, — он вздрогнул и неуверенно улыбнулся. — Нервы первого раза, думаю.
— Она отказалась лечить пациента, господин, — сказал ученик, сунув свой острый но басэери, куда не стоило.
— Отказалась? — Старейшина взглянул на меня, замер и присмотрелся. — Как тебя зовут?
— Татса, — это было не имя, а старое ругательство бабули, так она говорила, когда мы выскакивали из-за мебели, пугая ее. Это у бабушки было от горного народа.
Он присмотрелся.
Святая Сэя, только бы не узнал.
— Отказ может привести к исключению, — сказал он.
— Я… — все еще не знала, что сказать. Во мне уже была боль. Я могла ударить их, побежать по лестнице, схватить Тали, пронести ее мимо стражи, Старейшин и глав исцелений. О, кого я обманываю?
— О, уверен, она видит, что нечего бояться. Она будет в порядке, — глава исцелений похлопал меня по плечу и начал отворачивать. Какого цвета были его волосы до того, как выпали. Точно не черными. — Не стоит на нее давить.
— Да?
Глава исцелений замешкался.
— Здесь все в порядке.
Улыбка появилась на лице Старейшины.
— Она сильна?
Даже мои волосы хотели кричать.
— Она… — он посмотрел на меня и сглотнул. — Довольно сильная. Но не обучена, — добавил он быстро.
— Может, я перегнул, — сказал Старейшина. — Я не буду тебя исключать, если ты поможешь нам с важным исцелением. Откажешься, и вылетишь из Лиги. На улицу.
Угроза сработала бы, будь я ученицей. Даже ученик с одной лентой согласился бы и был бы рад второму шансу. Работа, еда и комната не бросались из-за страха. Конечно, настоящий ученик не знал бы, что означает второй шанс. У меня не было выбора. Тали говорила, что важные исцеления проходили наверху, она закатывала глаза, будто простым ученикам не позволяли ходить «наверх».
Это, видимо, изменилось.
Если я соглашусь, меня отведут туда, но если исцеление будет таким же, как с девочкой, я получу столько боли, что не смогу помочь Тали. Отказ вышвырнет меня отсюда, и я вряд ли смогу пробраться обратно. Лучше спасти ее сейчас, но это будет рискованно.
Старейшина широко улыбнулся.
— Выбирай с умом.
Невозможные слова.
ДЕВЯТЬ:
— Ты Целитель или нет?
Стоило ли это риска?
— Я Целитель, — сказала я, не пряча дрожь в голосе. Страх — это хорошо. Страх означает податливость, это Старейшины любили.
— Отлично, — Старейшина постучал пальцами по моей спине, подталкивая меня туда, куда я не хотела идти. — Романелы будут рады.
— Но, Старейшина Манков, она нужна здесь.
Старейшина прищурился, глядя на главу исцелений.
— Переломы и порезы ведь не важнее серьезной раны?
— Нет, сэр. У нас мало рук, да, — фальшивая улыбка. — Может, вы ее вернете сюда, когда она закончит?
— Конечно.
Мы прошли мимо кроватей, полных боли, к закрытым комнатам, по лестнице к агонии. Шаги отстукивали секунды, что у меня оставались, а я не могла сбежать, может, меня ждет такой же конец, как Тали.
Мы остановились у двери. С этой стороны никто не мог понять, что ждет за ней.
Я напряглась, готовая побежать по лестнице.
Старейшина открыл дверь и толкнул ее. Три человека. Мужчина стоял в стороне, две женщины лежали на соседних кроватях.
— Вы сказали, одно исцеление, — я скривилась. Рот стоило держать на замке.
— Да. Сестры. Та, что слева, была в сознании, когда брат принес их. Она отказалась отпускать другую сестру, хоть мы и не можем ей помочь.
— Она мертва? — она так не выглядела. Бледная, но не с восковым отливом.
— Близка к этому. Мозг раздавлен. Мы ничего не можем поделать.
Дар, если я готова это принять. Я посмотрела на лестницу. Тали была где-то там, мне нужно было пробраться. Разве не лучше сделать это с сопровождением? Я посмотрела на сестер, цепляющихся друг за друга даже при смерти. Ее сестра могла спасти мою.
Я прошла, сердце колотилось, кожа потела, кости дрожали. Будь сильной ради Тали. Звучало почти как голосом мамы, но я знала, что мама сказала бы мне бежать. Спасти хоть одного ребенка, чтобы горевать по другому. Бабушка сказала бы схватить стул и ударить о чью-нибудь голову, но она говорила это с пословицей, так что звучало не так грубо. Если бы тут был папа, его бы послушались. У него были очень широкие плечи. В три меня.
Брат выступил вперед с надеждой и отчаянием, какие я видела так часто за последние дни.
— Ты можешь ее спасти? Можешь?
— Могу.
Глаза Старейшины расширились, он улыбнулся, успокаивая. Для брата, а не для меня. Я для него была лишь ходячим пинвиумом.
— Татса — одна из наших лучших. Она постарается, но помните, что не все раны можно исцелить.