— Так что говорит фантастика об исчезновении гениев? — спросил Борзов, когда мы шли из обсерватории к «Конусу». Не дождавшись ответа, он продолжал:
— Речь не просто о том, что перевелись гении. Их и во все времена было один-два на поколение. Появление гения — дело случая. А есть события не случайные. Вы слушаете меня? Сейчас многие науки переживают кризис. Вы можете вспомнить крупное физическое открытие за полвека?
— Единая теория поля, — сказал я. — И еще открытие метастабильных взаимодействий.
— Не то, — Борзов, шедший впереди, остановился, и я по инерции налетел на него, мы стояли в пустом на сотни метров коридоре, Борзов говорил, от возбуждения глотая слова. — Единая теория как создавалась? Постепенно. Понимаете? Шестов только довел. Уверяю вас, Леонид Афанасьевич, открытий в последнее время заметно поубавилось. И число ученых тоже. В биологии такая же картина. После работ Шаповала… Знаете работы Шаповала? После них не было ничего существенного. Вы слушаете? И так во всех науках. В природе масса непонятного, но и никаким усилиям это непонятное не поддается. Гении нужны. Гении! А их нет. Понимаете? Говорят, что если открытие назрело, то оно совершается. В любой науке сейчас назрели десятки открытий. А где они?
Он опять припустил по коридору, и я за ним, давно уже потеряв ориентацию. Перед нами загорелось табло «Конус», и из тени пробкой вылетел робот. Небольшой шар с окошками линз облетел нас и проскрежетал:
— Опасная зона. Проход нежелателен.
— Ах ты, — сказал Борзов. — Совсем забыл…
Он вытянул руку, робот коснулся ладони, сверкнул зеленым глазом и подкатился ко мне. Я повторил жест Борзова, но ответом был красный сигнал, и робот загнусавил свое: «Опасная зона. Проход нежелателен».
— Идите, Николай Сергеевич, — сказал я. — Вечером расскажете, что там к чему. А я пойду по более безопасным зонам, где проход желателен.
Борзов исчез почти мгновенно, а я повернул к лифтам. Подумал немного и поехал в лабораторию связи. В огромной комнате никого не было. Я посидел в кресле, привыкая к обстановке и оценивая взглядом расположение приборов на пульте. Во-первых, меня интересовали новости мирового информа — что говорят о Полюсе на Земле. Во-вторых, прием и передача на Землю спецданных. В-третьих, я и сам хотел связаться с Землей. С этого и начал. Наговорил на диктофон несколько фраз, в очередном сеансе моя запись уйдет к Земле, и вечером я, наверно, смогу услышать голос Наташи.
Потом — пресса. Я всего двое суток не слушал новостей, и, в общем, ничего существенного в мире не произошло. На Марсе собран зимний урожай лереи, на Венере закончилось охлаждение скальных ниш Крессиды. Родился десятитысячный коренной житель Япета. На Полюсе произошла авария лазерной системы «Конус», причины выясняются. Об отмене конференции тоже было всего два слова. В потоке сообщений эта информация терялась.
С какого момента смотреть сеансы связи Полюса с Землей? С момента аварии? Позднее? Я решил начать с сегодняшнего утра и идти назад во времени.
В утреннем сеансе было всего три сообщения. Специальный отчет комиссии и два личных. Личные послания были запечатаны кодом, а официальное сообщение содержало то, что я и так знал. Вчерашний дневной сеанс состоялся сразу после аварии, в нем была лишь краткая информация о взрыве. Ответы Земли не более содержательны. Только одно привлекло мое внимание: на время болезни Стокова Лидером Полюса назначался Ричард Оуэн.
Я перестал понимать. А где распоряжение об организации комиссии? Вряд ли оно оказалось под грифом «личное». Значит, что же? Комаров, Ингрид, Борзов и Ли Сяо устроили на Полюсе… как это называется… переворот? Ведь Оуэн явно не чувствует себя Лидером!
Неотключенный коммутатор продолжал разматывать серпантин сообщений. И неожиданно я услышал: «Земля — Полюсу. Распоряжение Отправитель — Совет координации. Номер… дата… Для расследования причин аварии энергетических блоков образовать комиссию в составе: Комаров Евгений Анатольевич (председатель), Боссарт Ингрид, Борзов Николай Сергеевич, Ли Сяо, Стоков Сергей Станиславович, Оуэн Ричард…»
Я хлопнул ладонью по клавише дублирования, и отпечатанное распоряжение выпало из телетайпа. Я перечитал его, и глаза убедили меня в том, чему не поверил на слух. Комиссия действительно была создана, и никакого переворота на Полюсе не произошло. Но дата на бланке — шестое февраля. А взрыв произошел вчера — четырнадцатого. Никого из членов комиссии, кроме Стокова с Оуэном, в то время не было на Полюсе!
6
И опять мы собрались за столом. На этот раз все, кроме Ингрид. Стоков спал, будить его собирались только завтра к полудню.
Оуэн оказался худым и высоким, с огромными ладонями и каким-то бугристым, небрежно вылепленным лицом. Он откровенно изучал меня, будто оценивая, чего от меня можно ждать. По идее, от меня можно было ожидать многого. Определенные выводы я уже сделал. Провел несколько утомительных часов в библиотеке, изучил и сопоставил кое-какие материалы и был уверен, что если и не нашел разгадку, то иду по верному пути. Сейчас меня интересовали подробности исследований Ли Сяо за два последних года.
— Скажите, Ли, — спросил я, — вы не занимаетесь больше экологией Вселенной или не публикуете результатов?
Ли Сяо осторожно положил ложку, будто она была стеклянной, и посмотрел мне в глаза. Комаров, бросив белую волну волос на левое плечо, спросил:
— Вы знаете работы Ли Сяо, Леонид Афанасьевич?
— Конечно, — сказал я уверенно. Мол, кто же их не знает. Днем я отыскал все публикации не только Ли Сяо, но Борзова, Ингрид и даже Комарова. Как я понял. Ли Сяо всю жизнь занимался довольно рутинным делом
— моделировал нештатные ситуации для звездолетов. А поскольку никакой фантастики он в расчет не принимал, то ничего для себя интересного я в его работах не нашел. Но года три назад он неожиданно перестал публиковать в «Вестнике звездоплавания» экспресс-сообщения по ситуационным прогнозам и за полгода сделал две статьи для «Эколога». Две странные статьи.
Речь в них шла об экологии Вселенной.
Люди научились ускорять свет, построили на Росте полигон исследования мировых постоянных, и это стало первым вторжением в экологию Вселенной, о которой мы почти ничего не знаем. Впервые вступая в неизведанную область, человек опасливо оглядывается по сторонам. Убеждается, что ничего страшного не происходит, и начинает действовать смелее. «Что произойдет, — спрашивал Ли Сяо, — когда генераторы Кедрина, ускоряющие свет, поставят на десятки и сотни звездолетов? Что случится, когда начнут действовать тысячи Полигонов исследования мировых постоянных? Количество неизбежно перейдет в новое качество. Уничтожение лесов в свое время тоже начиналось невинными порубками. Самое опасное — даже на время поверить в безопасность».
Об этом говорилось в первой статье Ли Сяо. Вторая статья была, пожалуй, любопытнее. Ли Сяо подошел к экологии Вселенной как кибернетик-системолог. И попытался ответить на вопрос: образуют ли законы природы единую систему или являются совокупностью многих систем? И почему законы природы именно такие, какими мы их знаем? Почему, например, свет движется в пустоте со скоростью триста тысяч километров в секунду? Мы научились менять скорость света, но на вопрос: «А почему она такая?» — не ответили. И таких вопросов множество. Почему все частицы обладают массой покоя, а фотон — нет? Почему энергия пропорциональна массе? Почему частицы обладают зарядом?