Исмагул мычал, будто немой, и все глядел на фотографию, не понимая, наверное, каким чудом она оказалась у меня. А я очень беспокоился за товарищей — за Васю, за капитана и не знал, что предпримет Ахмет-ходжа.
— Сейчас мы возвратимся, — сказал я. — Помни — в моем маузере десять патронов. В тебя, в первого, я не промахнусь. Иди, иди… И в остальных тоже, а Кадыркула пощажу. Он главный и расскажет все. Иди!.. Иди. И помни — лишнее твое движение — я стреляю.
Чтоб властвовать, их надо было разделить. Старший брат, Исмагул, не мог простить младшему Кадыркулу, что тот главный, даже в глазах врага.
Мы миновали тамбур.
— Стань справа от двери, лицом к стене, — говорил я, думая — лишь бы он не загородил того парня, спрятавшего под себя пистолет. — Ну, открывай дверь! И помни…
Мы вошли.
— Произвол! Вы ответите! — звенел голос Кадыркула.
И первое, что я увидел, — красное от натуги лило молодого парня, сидящего на кошме. Он жал и жал на спусковой крючок пистолета, направленного прямо в живот стоявшего вплотную в нему капитана. А тот не видел!
— Ну! — гаркнул я Исмагулу. Он ткнулся лицом в стену, я ударом ноги выбил из рук парня пистолет и поймал его в воздухе. — Ошалел от страха, мерзавец! Предохранитель-то спускать надо…
Молодец мой Вася! Распорядился он прекрасно! Первым в кругу бандитов стоял Ахмет-ходжа с гранатой-лимонкой. За ним — Кабаргин, а прикрывал их капитан. Трое против четырнадцати и двух женщин у тазов, наполненных кипящим маслом.
— Капитан, во двор! Остальным выходить по одному. Потом шубы вынесем! По одному, по одному! Женщины — в угол, в угол! По одному!..
Мы их всех усадили на снегу. Провели обыск и обнаружили в одеялах пятнадцать пистолетов.
Оставил я Васю и капитана с бандитами и Ахмет-ходжой. К командиру отряда, к Пузырю этому, отправился, доложить, что у него в расположении творится. До штаба километров пять — шесть было. Выпряг я одного вороного и без седла поскакал.
Вот когда Кабаргину досталось. Капитан хоть и с пистолетом, но в рукопашной схватке при случае от него немного пользы — на протезе он. Ахмет-ходжа плохой помощник. Гляди, как бы он сам не стал на сторону бандитов. А им терять нечего.
Свора сначала сидела тихо. Кабаргин устроил их у освещенной солнцем стены барака. А сам с капитаном и Ахмет-ходжой в тени, около строения, что рядом. Чтоб хорошо видеть, заметить, если сговариваться начнут, попытаются напасть.
В бараках-то никого, рыбаки на лове. Женщины выглянут — и спрячутся. Боятся.
Меж бараками расстояние небольшое — метров двадцать. За один рывок преодолеть можно. Это от силы три — пять секунд. В зимней одежде бандиты, покато поднимутся. Пистолеты на морозе держать нельзя — откажут в нужный момент, застынет масло.
Тишина головокружительная — слышно говор женщин за стенками барака, а стенки-то утепленные. Вдруг снег скрипнул. Вася огляделся — нигде никого. И бандиты неподвижно сидят. Опять скрип — совсем явственный. Покосился Кабаргин на капитана, на его протез Может, он нечаянно ногой шевельнул. А тот сам на Васю с удивлением смотрит, брови вскинул.
Скрип все чаще слышится. Догадался Вася — рассредоточиваются потихоньку бандиты: то один двинется чуток, то другой. По сантиметру, по сантиметру, а дальше друг от друга. И следить за их действиями трудней и трудней. Пока на одном он свой взгляд остановит, другой шевельнется Вверх стрелять — что, бандиты этакого шума не слышали, В них — нельзя. Живыми приказано брать. Да и выстрели один раз, убей одного, остальных уже не сдержишь — ринутся. Дело известное.
Капитан забеспокоился:
— Что делать будем?
А бандиты поскрипывают. Уж заметно расползлись, полукольцом охватывать начали. В молчании все — скрипят, расползаются, окружают. Не убивать же их по одному, кто шевельнется? Два месяца ходили, искали, а нашли и взяли, да сохранить не сумели — это не работа.
— Знаешь что, капитан, — сказал Кабаргин, — ты иди к углу барака, стань там и уж оттуда бей всякого, кто поднимется. Или в барак захочет прорваться. Пали! Может, у них там еще чего из оружия спрятано.
— А ты? — спросил капитан. — В бою мне все понятно, а с такой поганью я дел не имел.
— Ничего, капитан. Я с ними справлюсь.
Достает Василий гранату-лимонку, зажимает в правой руке.
— Уходи, уходи, капитан, — приказывает.
Тот послушался, подчинился. Тогда Кабаргин срывает колечко. Отпустить предохранитель ему осталось, чтоб граната разорвалась, и все. Потом сам садится на снег.
— Теперь ползите, гады! Хоть медленно, хоть быстро. Только поближе, поближе ко мне. А вот когда я решу, что хватит, я разожму пальцы, и половины из вас сразу не будет. Ну! Коли поняли — сидите смирно.