Горло сдавило, да слез нет. Нет слез, и вздохнуть не могу — перехватило дыхание. Откинулся я на спинку скамьи, в небо смотрю: сквозь корявые сучья дубов видны облачка мелкие, луна их просвечивает насквозь, а самое ее не видно — блеклое пятно за туманом. На землю тени от деревьев не падают, но ветви и стволы, опавшие листья на газонах, будто червленое серебро, — пала изморозь.
Поклялся я сам себе — живыми возьму Богомбаевых. О своей смерти не думал — не существовала она для меня. Пока мы живы, ее нет, а когда приходит она, нет нас.
С Кабаргиным Васей встретился утром. Человек он спокойный, выдержанный, настоящий чекист, потомственный. Выслушал он меня и тоже засомневался в случайной, по сути, находке фотографии Богомбаевых у их родственницы.
— Не потеряем ли мы лишь время? — спросил он меня.
— А как мы иначе узнаем братьев в лицо? — ответил я вопросом на вопрос. — Оморов их, наверное, видел, только не спросишь у него… Выяснить, как они выглядят, в Камышановке? Пожалуй, только насторожишь их. Богомбаевы могут иметь там своего человека. Ведь выдал кто-то им сведения о готовящейся засаде!
— По-моему, Оморов поторопился, — заметил Кабаргин. — Не стоило идти в камыши на засаду. Подход к ним открыт. В тугаи никто не войдет незамеченным. Хотя бы и ночью.
Не согласиться с Васей я не мог. Однако у Оморова могли быть свои причины торопиться. Кто знаег, почему опытный работник так поспешил?
Подумав, Кабаргин согласился со мною:
— То, что мы найдем фотографию, пожалуй, совсем и не случай… Нет в аилах парня, который устоял бы перед искушением сфотографироваться…
На следующий день мы получили документы гуртоправа и бухгалтера Алма-атинской конторы «Заготскот», по которым нам отныне придется проживать, на оружейном складе выдали по четыре гранаты-лимонки, запас патронов, экипировались. Выдали нам по паре валенок, поношенные зимние пальто, черные, длиннополые. После офицерской формы гражданская одежда казалась не столь неудобной, сколь непривычной.
К вечеру мы уже толкались в вокзальной толпе у кассы, провели ночь на скамье. Перезнакомились с доброй сотней торопящихся куда-то по своим делам пассажиров, удивляясь про себя, какие, в сущности, мелкие причины позвали их в дорогу. Поезд ушел только утром.
Вышли мы на нужной станции в окружении попутчиков, которые рассказали нам о всех пустующих землях на сотню километров в округе, а также посоветовали, где и у кого лучше всего остановиться. Среди названных адресов оказался и адрес старухи Батмакан, дальней родственницы Богомбаева, той, что приютила братьев. Советчик-почтальон был одноглаз, достаточно настойчив, рекомендуя нам ее дом, где мы не будем знать никаких забот, ибо Батмакан женщина одинокая и обрадуется любому человеку, особенно вернувшемуся с войны.
— Почему? — спросил Вася Кабаргин.
— Она двух своих приемышей отправила на фронт. И все никак не дождется от них весточки. Уверен, неделю она будет вас расспрашивать только о том, как вы ехали на войну и не попадались ли вам по пути солдаты, похожие на ее Ису и Мусу.
— Они такие приметные? — спросил я у разговорившегося спутника, который своим одним оком за троих видел.
— Нет. Обычные парни. Ни красивее, ни дурнее других. Только ведь и наседка среди всех желтых цыплят узнает своих желтеньких.
— Ну, это мудрено, — сказал Вася.
— Если остановитесь у нее, так уж скажите: мол, видели вы ее красавцев. Ну, похожих на них. Я же не прошу врать, — заметив протестующее движение Кабаргина, добавил наш доброхот. — Старуха Батмакан будет в вас души не чаять. Да и нам, односельчанам, станет полегче. Она и сама извелась, и нас замучила Ходит по селу с утра, спрашивает, кто в райцентр поедет, это чтоб на почту зашел. А чего заходить каждый день? — И совсем тихо: — Старый Джолдошбек по секрету говорит, внук ему написал, будто и не в армии ее приемыши… Сбежали они, написал ему внук. Только потихоньку говорит, боится Джолдошбек — выцарапает ему старуха Батмакан глаза за такие слова или за бороду при всех оттаскает аксакала. Она такая — старуха Батмакан.
Мы с Васей переглянулись, поохали и поахали, сетуя на злые языки. Но наш спутник больше ничего не добавил к своему рассказу о приемышах Батмакан. Но и сказанного им было нам вполне достаточно.
С неделю мы прожили у старухи Батмакан в ухоженном, светлом и чистом доме. В хозяйстве чувствовались трудолюбивые и умелые мужские руки. Не лежебоками были приемыши старухи. И в аиле об Исе и Мусе, а иначе об Исмагуле и Кадыркхле, мы слышали, что учились прилежно, в колхозе работали хорошо Правда, последнее время перед отправкой в армию что-то случилось с ними. Они стали злобными, драчливыми. В городе новый человек — песчинка среди песка, в аиле — гора среди гор. В аиле помнят, с какой ноги поднимался твой дед в понедельник, с какой — в пятницу и можно ли было попросить у бабки огня, чтоб разжечь очаг, или она не даст уголька и при пожаре. В общем, мы узнавали что могли о приемышах Батмакан.