— Вы пьяны, приятель! — и поспешил удрать.
А я расхохотался, расхохотался громко, во все горло. Я чувствовал, что гора свалилась у меня с плеч. Я поймал его.
Я тут же отправился в пансион «Эльвира». Дверь открыла широкоплечая хозяйка в седых кудряшках, с желтой гусиной шеей и парой птичьих глаз.
— Простите, пожалуйста… Что Пауль… я хотел сказать — господин Ридель… уже ушел? Я должен был зайти за ним…
Лицо ее смягчилось, на нем обозначился намек на улыбку, но, по-видимому, улыбке было там не по себе, она потомилась, потомилась и потихоньку свернулась.
— Не повезло вам, молодой человек. Минут пять как он ушел.
— Ах как жаль. Где он может быть?
— Ну, конечно, в баре «Аскона», где же еще!
— Надеюсь, он не забыл захватить мою книгу…
— Какую книгу?
— Ах, такой большой альбом фотографий. Мне бы хотелось взять его.
В ее глазах затаилась настороженность закосневшей в недоверии хозяйки пансиона, но все же она сказала:
— Пожалуйста, пойдемте со мной.
Комната у него была маленькая и пустая, словно в ней жил унтер-офицер от музыки. Открытое пианино. Пожелтевшие клавиши. Неубранные ноты: джаз… «Калипсо»… «Семь смертных грехов»… Чарли Паркер…
Коричневый пузатый китайский болванчик торопливо кивал головой. Над скромной кроватью висела за стеклом цветная литография — кающаяся Магдалина.
Гут не было ничего характерного — самая обычная меблированная комната. Он скрылся за обезличивающей заурядностью. Комната явно привыкла ждать обыска.
— Здесь не видно альбома фотографий.
Квартирная хозяйка действовала привычно и уверенно. Она была превосходно знакома с вещами своего жильца. Ее большие твердые пальцы, казалось, созданы для того, чтобы барабанить по столу в ожидании уплаты наличными.
— Значит, он его все-таки захватил.
— Должно быть так, господин…
— Брендель.
— … господин Брендель.
— Да, я старый друг Пауля, господина Риделя, еще с довоенного времени.
— Вот как.
Эльвира опять попыталась выдавить улыбку, обнажившую ряд серовато-желтых лошадиных зубов.
Я попрощался. Я увидел все, что мне было надо. В ближайшей пивной я нашел в телефонной книжке адрес бара «Аскона».
В тот же вечер я сидел в уголке этого бара и, потягивая кампари, наблюдал за пианистом. У него было то же туше. Прежняя высокомерно слащавая манера одинокого и непризнанного пианиста-сноба, играющего «кровью сердца». Обратите внимание, уважаемые посетители, на закрытые глаза артиста, на спокойный транс, на педаль, на глиссандо. Слышите, как его душа изливается в мелодии? И все для того, чтобы вы получили полное удовольствие, заказав рюмку коньяку с содовой. Обычные его пошлые приемчики, и все же в его игре чувствовалась рука прирожденного музыканта. Виртуозная халтура для людей примитивных: подчеркнутый лиризм и всяческие эффекты с педалью. Но временами в этом залихватском бренчанье для непосвященных звучал золотой аккорд. Он играл с синкопами, вариациями, изменял музыкальную фразу, легко транспонировал умелой рукой и переходил от «ча-ча-ча» к блюзам. Что и говорить, блестящий музыкант!
Временами мне виделся за роялем одаренный друг моей юности, уже тогда несколько склонный к полноте, несколько циничный, шахматист, при трудных ходах стягивавший кораллово-красные губы в колечко. В ту пору он мечтал сделать музыкальную карьеру. Временами мне виделся он таким, каким стал впоследствии, — трусливым доносчиком, шпиком, при виде которого у нас перехватывало дыхание. В свое время он поставлял покойников на кладбище, а сейчас играл на рояле в баре.
Кельнеры носились туда и сюда, стаканы звенели, смеялись посетители. Несколько пар танцевали. Вдоль, матовых абажуров, дававших рассеянный свет, взмывали вверх опаловые вымпелы дыма, приглушенно хлопали пробки шампанского. Здесь отливающая золотом модная прическа над белым наивным личиком с мигающими глазками, там розовый бюст над зеленой тафтой, всюду изобилие жадной до житейских радостей плоти, словно выставленной на продажу, пока она еще не состарилась, и тут же грузные мужчины со штампованными лицами дельцов, воровато ощупывающие глазами своих куколок, громкий смех, очки, поблескивающие из дальних углов, шепот, и похоть, и расчет, гул голосов, смех. Я незаметно вышел.
По дороге домой я остановился у куста цветущего жасмина и. наслаждаясь ситуацией, вдохнул аромат цветов.
Он найден. Поиски не прекращались в течение нескольких лет. Теперь наконец начинается преследование, и преследователь — я.