— Из-за давления вниз при удушении?
— Около головы. Не под ней. Так или иначе, возникает вопрос…
— Если это удушение, то где та подушка, которая была сверху?
— Точно. Ну, Бантер всё для нас сфотографирует. И будут отметки на теле, когда убитую разденут.
— Да. Ну…
— Чарльз, дружище, почему ты не переходишь прямо к тому, что у тебя на уме, а продолжаешь пялиться на меня, как испуганная лошадь?
— Я задавался вопросом, сможешь ли ты присутствовать при разговоре с Харвеллом?
— А зачем тебе моё присутствие? — спросил Уимзи. — Ужасно нелогично, не так ли? Ты считаешь, что мои развязные манеры убаюкает подозреваемого и заставят сделать полное признание?
— На данный момент он не подозреваемый.
— Муж — всегда подозреваемый, если убита жена, — беззаботно сказал Уимзи, — хотя из того, что я знаю об этом парне, в данном случае это очень маловероятно.
— Этим утром он был абсолютно обезумевшим, — сказал Чарльз. — Присутствие друга могло бы помочь.
— Удивительное открытие! — сказал Питер. — В хэмптонском пабе обнаружен чувствительный полицейский… Что такое, Бантер?
Появился Бантер и встал около скамьи.
— Прошу прощения, милорд, но я не смогу проявить пластины немедленно, как вы просили, потому что раковина в посудомоечной в «Розовом коттедже» забита. Я получил разрешение воспользоваться раковиной в буфетной в ближайшем бунгало, милорд, владельцы которого отсутствуют и не ожидаются сегодня, а домоправительница — разумная женщина по имени миссис Чантер. Если я вам понадоблюсь в течение следующего часа, милорд, я буду в «Монрепо».
— Прекрасно. Очень оперативно, Бантер. И пока пользуешься чистой раковиной в «Монрепо», ты сможешь почерпнуть что-нибудь из того, что достойная миссис Чантер видела, слышала или знает о соседях.
— Эта мысль пришла и мне в голову, милорд.
— Бантер, тебе удалось поесть?
— Благодарю вас, милорд. Миссис Чантер упоминала о только что сделанной запеканке из мяса с картофелем и яблочной шарлотке.
— Превосходно. Беги скорей туда. Мы со старшим инспектором собираемся побеседовать с мистером Харвеллом.
— Разумеется, милорд, — сказал Бантер серьёзно.
— Старший инспектор сообщил, — продолжал Уимзи, — что присутствие знакомого могло бы успокоить и привести этого человека в чувство, но я не могу отделаться от мысли, что в действительности он думает вот что: у Харвелла есть друзья в высоких сферах, и поэтому разумно заручиться свидетелем, что с ним обращались исключительно мягко и все законы были соблюдены. Боже мой, Чарльз, да не красней ты так! Бантер подумает, что я тебя уличил в каком-нибудь грешке.
Харвелл находился в комнате местного отеля, снаружи стоял полицейский. Когда вошёл старший инспектор с Уимзи, держащимся немного позади, Харвелл сидел на краю кровати, руки сжаты между коленями, и смотрел в окно. Там виднелись холодные, голые деревья и коричневая вода, разлившаяся из реки на поля, вода была неподвижна, лишь по поверхности тихо скользила пара лебедей.
Харвелл вскочил и повернулся к двери с выражением безумного отчаяния и вместе с тем внутреннего напряжения, как будто он всё-таки надеялся, что может услышать добрые вести. Затем осталось только страдание.
— Садитесь, мистер Харвелл, — сказал Чарльз. — Я поставлен перед необходимостью задать вам несколько вопросов. Боюсь, они могут показаться неприятными, но…
— Я расскажу всё, что вы хотите, — уныло произнёс Харвелл.
— Я привёл с собой лорда Уимзи, — продолжал Чарльз, — в расчёте, что он сможет помочь. Если у вас есть возражение…
— Нет, с чего бы?
— Ужасное дело, Харвелл, — тихо сказал Уимзи. — Примите самые искренние соболезнования.
На глазах Харвелла выступили слёзы. Он повернулся к Уимзи и сказал:
— Я любил её.
— Первейшая необходимость, сэр, — сказал Чарльз, — состоит в том, чтобы найти и арестовать её убийцу. Ясно — он очень опасный человек. Нужно посадить его под замок.
— Что? Конечно, конечно. Что вы хотите знать?
— Ну, во-первых, сэр, могли бы вы рассказать нам о передвижениях своей жены в день её смерти?
— Нет, — задумчиво произнёс Харвелл, — не могу. Накануне она отправилась в бунгало.
— Это была среда, не так ли? 26-ое?
— Да. А я остался в Лондоне. Не знаю, как она провела следующий день. Она позвонила в квартиру днём и оставила сообщение, что чувствует себя лучше и возвратится в город в пятницу. Это — последнее, что я узнал о ней, прежде чем…
— В бунгало нет телефона?
— Нет. Мы подумывали установить его, но само место было выбрано как тихое убежище вдали от постоянных просьб. В Лондоне телефон трезвонит весь день и полночи. Театральные люди очень назойливы. На крайний случай, когда нужно позвонить, имеется очень удобная телефонная будка, немного дальше по переулку напротив коттеджей фермы. Она позвонила оттуда, когда гуляла с собакой.
— Но не вы ответили на звонок?
— Нет, я был в своём клубе. Сообщение принял швейцар из обслуживания.
— Хорошо. Мы сможем уточнить время у него. В сообщении сказано, что она чувствует себя лучше, — она была нездорова?
— Не совсем. Она была очень напряжённой. Очень капризной, инспектор. Очень нервной. Ну, вы знаете, лорд Питер, у неё была нелёгкая жизнь.
— Она часто ездила в Хэмптон одна? — спросил Чарльз.
— Нет. Это был первый раз. Впервые, когда мы были не вместе со дня свадьбы. Мне было очень не по себе, но не мог же я запретить ей, правда?
— Харвелл, мы должны спросить вас напрямую, была ли какая-либо особая причина, почему она уехала? — вступил Уимзи. — Может быть, например, вы, поссорились?
— Нет, — сказал Харвелл. — Мы не ссорились. Мы никогда не ссорились, с чего бы? Я всегда даю ей — о Боже! — давал всё, что она просила.
— Но тем не менее, она впервые провела три дня без вас? — настаивал Чарльз.
— Да. Она подумала, что немного свежего воздуха, смена обстановки поднимут ей настроение. Думаю, ей было скучно в квартире на Парк-лейн, когда я пропадал на работе. А последнее время я был очень занят.
— А не знаете, она собиралась встретиться с кем-либо, пока находилась здесь?
— Был разговор о том, чтобы пригласить декоратора взглянуть на дом. О, и она думала, что мистер Эймери мог бы навестить её там.
— Поэт, — сказал Уимзи Чарльзу.
— Друг семьи, — сказал Харвелл.
— Но вы не знаете, действительно ли он приезжал?
— Не знаю. Ему легче было бы увидеться с ней в городе.
— А есть ещё кто-нибудь, кто, по вашему мнению, мог захотеть встретиться с вашей женой — возможно, именно тогда, когда она находилась за городом?
— Вы имеете в виду, у неё был любовник? Вы на это намекаете? — Гнев и горе заставили его повысить голос.
— Попытайтесь сохранять спокойствие, старина, — мягко сказал Уимзи. — Старший инспектор обязан задавать подобные вопросы.
— У неё, возможно, были десятки обожателей, — сказал Харвелл глухо. — Мужчин привлекает подобная красота.
— Но вы не думаете ни о ком конкретно?
— Есть один одиозный парень, художник Шаппарель, — наконец произнёс Харвелл. — У него ужасная репутация, и он, конечно, пялился на неё. Он писал её портрет. Но, я уверен, у неё не было с ним ничего общего, кроме сеансов.
— Да, понимаю, — сказал Чарльз. — А теперь, сэр, ваши собственные передвижения, пожалуйста. Днём, когда от миссис Харвелл пришло сообщение, вы были в клубе…
— Да. Я провёл там день, обсуждая проект с деловыми партнёрами. Я пообедал там, а затем сыграл несколько партий в бридж с полковником Марчером. Меня не очень-то тянуло в квартиру, раз там не было жены.
— Мы можем всё это проверить, — сказал Чарльз. — Когда вы ушли?
— Не помню точно, — сказал Харвелл. — Довольно поздно.
— Вы отправились прямо домой?
— Нет. Мне надо было кое о чём подумать, профессиональные проблемы. Я немного прогулялся.
Чарльз поймал взгляд Питера. Лицо Уимзи оставалось непроницаемым.