Простой ужин, заказанный Гарвеем, был подан, и некоторое время оба молча утоляли голод. Она обрадовалась, как ребенок, увидев блюдо со спаржей, и ее восторг достиг своего апогея, когда кельнер принес бутылку шампанского.
— Не думайте, что я всегда такая ужасная обжора. Но за всю последнюю неделю ни разу не ела досыта, я была очень подавлена. И потом очутилась в Лондоне одна — это не особенно приятно.
Он прислушивался к словам и наблюдал за ней, неожиданно заметив, что она очень красива. Бледность лица не была болезненной. Она только резче оттеняла ее брови, темные, пламенные глаза и натурально красный цвет ее полных мягких губ. Женщины играли в его жизни такую ничтожную роль, что этот ужин вдвоем был для него чем-то новым. Он чувствовал, как приятно отмечать все, что нравится в ней, удовлетворяет его избалованный вкус: холеные руки, просто причесанные темные волосы, отсутствие драгоценностей, скромная элегантность черного платья, которое, как сообразил он, несмотря на свою неопытность, стоило, вероятно, очень дешево. Ему было хорошо и не хотелось думать о том, что скоро придется расстаться с ней и поехать домой. Он заказал кофе и выпил зеленый Greme de menthe, который она выбрала вместо ликера.
— Расскажите о вашей жизни в Париже.
Она взяла предложенную им папиросу.
— Моя жизнь была очень буднична и печальна. Когда-то мать была известной актрисой. Отец приехал против воли дедушки в Париж учиться живописи, по не добился успеха, и мы бедствовали. Потом он попробовал заняться торговлей, но из этого тоже ничего не получилось. Пять лет назад умер. Мать слишком состарилась для своих ролей и часто оставалась без ангажемента.
— А вы? У вас никогда не появлялось желания поступить на сцену?
— Мне предлагали работу в театре, но мать была против.
— Почему?
Она ответила не сразу, потом стряхнула пепел с папиросы.
— Она твердила, что подмостки опасны для девушки, и знала, что я люблю роскошь. Кроме того, предлагали выступать в ее ролях. Мысль об этом возмущала ее.
Он кивнул.
— После смерти отца дед поддерживал нас небольшими суммами. Я изучала стенографию и машинопись. Потом умерла мать. Я написала деду и получила очень ласковый ответ. Он успокаивал меня, обещая позаботиться. Потом пришло его письмо из Лондона. Я не спала по ночам, мечтая о будущем. Затем получила телеграмму из Америки. Это история моей жизни, мистер Гаррард.
— Никаких романов?
— Француз никогда бы не задал такого вопроса,— сказала она, смеясь,— Вы хотите, чтобы я исповедалась?
— Я слушаю.
— Признание унизительно, но не компрометирует. Большинству мужчин я совершенно не нравлюсь. Не знаю почему. Не объясните ли вы этого, мистер Гаррард?
Он ответил не сразу. Чтобы выиграть время, обратился к кельнеру и заказал брэнди. Когда снова обернулся, голос звучал спокойно.
— Затрудняюсь. Я не знаток женщин, но если хотите слышать мое мнение…
— Пожалуйста, продолжайте.
— По-моему, у мужчин, которые не находят вас привлекательной, очень мало вкуса.
— Это комплимент, хоть и не французский. Надеюсь, вы искренне придерживаетесь такого мнения.
— Вы, вероятно, смеетесь надо мной. Вспомните, я уже достаточно стар,— впрочем, сколько вам лет?
— В Париже, где молодость очень в моде, считалась уже перестарком. Мне 22 года.
— Вы не выглядите старше своего возраста, не помолвлены и не…
— Не собираетесь ли сделаться моим опекуном?
— С наслаждением согласился бы взять на себя эту обязанность.
Она смолкла, и он почувствовал на мгновение, что зашел, пожалуй, слишком далеко. Отлично понимал, что она под маской равнодушия зорко наблюдает за ним. Но его вид действовал на нее успокаивающе. В поведении Гарвея сказывались хорошее воспитание и порядочность.
— Я сказала, сколько мне лет, а вам сколько? — непринужденно спросила она.
— 38. Я достаточно стар для того…
— Для… для чего?
— Для того, чтобы искренне восхищаться вами.
— Очень рада, что провела вечер вместе с вами. Когда пришла в Бермондси, почувствовала себя очень несчастной, и мне приходили в голову мрачные мысли. Теперь они исчезли — и я счастлива.
— Мрачные мысли?
— Да. В газетах пишут много о таких вещах. Я спрашивала себя, действительно ли умер дед в вашей приемной от разрыва сердца? Может быть, деньги были при нем, и его убили и ограбили. Вот что мне пришло в голову, когда огни были потушены и я осталась одна в приемной. Вы будете смеяться, но было так страшно.