Возле печи колдовали три женщины. Две плотные, коренастые, загорелые, и рядом с ними худенькая, высокая, подвижная девушка в олимпийском спортивном костюме. «Пионервожатая, — решил я про себя и тут же подумал: — Но как же могут попасть сюда пионеры? Сентябрь, начались занятия в школах. А может, их прислали на уборку?» Геннадий Яковлевич поздоровался с женщинами и начал знакомить меня. Те, кого я принял за хозяек, оказались гостями, а «пионервожатая» — женой лесника. Она пригласила нас в дом, и я, переступив порог, был приятно удивлен: дом, такой старый снаружи, внутри был ухоженным, чистым и напоминал обычную московскую квартиру. Диваны, деревянные кровати, полированные шкафы, трельяж, в застекленной тумбочке коробки косметики и духов, в том числе «мисс Диор». Только не было паркета на полу, зато хорошо крашенные доски прикрывались современными паласами. Меня обуяло любопытство. Захотелось все разузнать об этой семье. Но тут появился сам лесник — высокий, бравый. Загар, черная шевелюра и римский нос делали его похожим на цыгана. Он приехал на видавшем виды мотоцикле. Мы вышли во двор, и он пожаловался:
— Собирались сегодня стричь овец. У нас да вот у знакомых, — он кивнул в сторону женщин, — есть по десятку собственных. Да не вышло, не нашел овечек. Пол-острова объехал и не нашел. Куда-то забились. Ведь мы их тут не пасем, не стережем. Они бродят где хотят, изредка приходят к дому. Эти прожоры, — лесник указал на двух крупных черно-пегих свиней на высоких ногах, — тоже бродят где хотят, дружат с дикими кабанами, но все равно обедать и ужинать бегут домой.
Одна из женщин, слушавшая наш разговор, успокоила лесника:
— Не горюй, Иван Михайлович! Найдутся овечки, если их, конечно, двуногие волки не скушали.
— Бывает? — удивился я.
— Еще как! — горько усмехнулась другая гостья. — Вот я в прошлом году своих стригла и знаете, что у двух в шерсти нашла? Вовек не догадаетесь. Крючки с блеснами под шкуру впились. Хорошо, что у тех рыбаков леска тонкая оказалась и оборвалась, а то бы я двух овечек недосчиталась.
— К нам на остров много народу приезжает — из райцентра, из Волгограда, даже москвичи бывают, — сообщил лесник. — Озер уйма, и в них рыба после половодья остается. Иногда эти гости безобразничают. Летом слышу — на берегу стрельба. Я — туда. Пять парней из ружей палят по бутылкам. Подошел, спрашиваю, почему в заказнике стрельбу подняли. Они — ругаться: какое, мол, мне дело. Вижу — спор ни к чему не приведет, запомнил номера на их двух лодках, потом в райотдел наш передал. Позже мне участковый сказал, что у той компании два ружья незарегистрированных отобрали. Вы извините, у меня дела, — вдруг перебил сам себя Иван Михайлович, вынес из дома чистое эмалированное ведро и направился к скотному двору.
— Пошел доить наше стадо, — улыбнулась мне жена лесника, Надежда Васильевна. — Вернется — будем ужинать, а пока я провожу подружек, им домой пора, лодка за ними, наверное, уже пришла. Живут они в Петропавловке, по соседству с родителями мужа.
Женщины ушли, а мы с Геннадием Яковлевичем расположились за столом во дворе и завели разговор, пытаясь разгадать, что же загнало сюда молодую чету, словно робинзонов на необитаемый остров.
— Природа? Какая тут природа! — усмехнулся Бурлаков. — Летом жара под пятьдесят, мухи. Тяжкий труд на огороде да по хозяйству. Ведь здесь же ни магазинов, ни базара нет, что сам вырастишь, то и на столе. Так что на зиму надо с весны запасаться.
— Может быть, деньги?
— Ха! Деньги! Оклад у Ивана Михайловича восемьдесят пять рублей. Он в Волгограде в четыре раза больше зарабатывал, да и Надя работала.
— Тогда что же?
Мы не заметили, как во дворе появились двое чумазых, загорелых, упитанных мальчишек. Младший, лет четырех, вел за уздечку пластмассовую лошадь, нас он словно бы не заметил. Старший, лет шести, оглядел нас, независимо поздоровался, сдернул с гвоздя на столбе возле умывальника полотенце и потащил младшего за дом на озерцо. Вскоре они вернулись умытые и, увидев мать, бросились ей навстречу. Она сразу увела их в дом.
Быстро темнело. На небе проступили звезды, затрещали цикады. Над самой крышей прошла стайка уток. С унылым криком пролетели где-то в стороне цапли. Вернулся Иван Михайлович с ведром, наполовину наполненным пенящимся молоком. Надежда Васильевна вывела из дома чисто одетых, причесанных ребят, усадила их за стол, налила по большой кружке парного молока, дала по куску хлеба. Иван Михайлович присел рядом, потрепал мальчишек по волосам.
— Где были? Весь вечер вас не видно и не слышно.
— Ходили к деду, что картошку стережет, — ответил старший.