Вторая неотступная, превращающаяся в одержимость мысль была — отомстить за Макса Худа. Чем больше он узнавал сложный характер Худа, темную, больную сторону его души, тем важнее становилось отыскать человека, который устроил его смерть. Он должен был дать Максу покой, мир, которого тот никогда не знал при жизни. Это означало найти Панглосса. Но эта задача, видимо, граничила с невозможным. Тем не менее было несколько ниточек, дававших ему некоторую надежду.
Первое: Вардан использовал Годвина, чтобы ввести в заблуждение Панглосса. Удалось это или нет, но Годвин был частью уравнения.
Второе: Годвин участвовал в операции «Преторианец» — то есть опять же являлся частью уравнения.
Третье: Панглосс каким-то образом узнал об операции «Преторианец» и сообщил врагу. Годвин выжил по чистой случайности. Это было личное дело.
Четвертое: кто-то пытался убить Годвина на Беркли-сквер. Для кого-то Годвин был достаточно важной фигурой.
Пятое: связь Годвина со Сциллой Худ оказалась не такой уж тайной, как им представлялось. Были люди, которые знали. И один из них угрожал ему смертью.
Пока Годвин видел то, что оказалось на глазах: клочки и обрывки. Он понятия не имел, кто скрывается под именем Панглосс. Он не в состоянии был ускорить ход событий: не знал, с какой стороны нажать. Все, что он мог сделать, это быть на виду и терпеливо ждать. Коль скоро он составляет часть картины, возможно, вся картина со временем откроется ему.
Глава двадцать шестая
В пятницу, свежим ясным утром, Монк Вардан позвонил ему домой. Годвин пил кофе и работал над воскресным репортажем. Телефонный звонок вырвал его из размышлений об американском генерале Дуайте Эйзенхауэре, которому недавно было поручено командование секретной операцией в Лондоне, о кровопролитном сражении морской пехоты с японцами на Гвадалканале и о страшных рукопашных боях на улицах Сталинграда.
— Так вы уже слышали?
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Об Энн Коллистер. В конце прошлой недели покушалась на самоубийство. Вы здесь, старина? Вы меня слушаете?
У Годвина что-то порвалось внутри.
— Да, я здесь.
Он вдруг весь онемел, окоченел.
— Я не слышал. Я сражен, в голове не укладывается. Как это случилось?
— Подавленность, депрессия… Спряталась в сельском доме родителей. Обычное снотворное. Правда, как я понял, достаточно, чтобы свалить с ног батальон.
— Это ужасно. Как она?
— По-видимому, выживет. Чертовски болит живот, и голова не лучше.
— Просто не верится. У нее есть все: семья, деньги, внешность…
— Все, кроме вас. Бывает, женщины принимаются жить головой и писать сонеты. Другие глотают горстями что под руку подвернется и запивают джином. Словом, вам есть чем гордиться. Не каждый может похвастать, что покинутая девица из-за него пыталась расстаться с жизнью.
— Монк, вам очень повезло, что я сейчас не могу до вас дотянуться.
— Ну, зная о вашем неспортивном поведении, я всегда этому только рад.
Годвин не понял, на что он намекает, да и не хотел знать.
— Как вы узнали об Энн?
— Ну, дело, конечно, очень личное, но я повстречал в адмиралтействе вашего приятеля Эда Коллистера. Он едва на ногах держался, щеки запали, в глазах нездоровый блеск. Пережил шок — он, кажется, очень близок с Энн.
— Что он сказал?
— Он был не слишком многословен. Сказал, мол, она в последнее время была подавлена, сказал, что недавно перенесла несколько болезненных ударов — не знаю, что он имел в виду. Полагаю, что самым серьезным ударом было ваше бегство из ее постели.