Пристли взял след и уже не мог от него оторваться. Он был авантюрист по натуре, ему нравилось притворяться, и он в любой роли чувствовал себя как дома. Он был уверен, что не ошибся насчет Либермана, и твердо решил доказать свою правоту Годвину. Ради этой цели он даже потратил немного своего драгоценного времени на прогулки со старым знакомым — частным детективом. Они искали новых доказательств измены Либермана. Таковые нашлись не сразу, но в конце концов их труды окупились.
Годвин вышел из Дома радио на блестящую от дождя и фар такси Портленд-плейс, когда Пристли, вылетев из дверей, нагнал его и пристроился рядом.
— Так и не решились?
— Сцилла считает, что с ним все в порядке. Честно говоря, Джек, трудно представить его работающим на наци.
— Тому может быть множество причин. Например, он вовсе не еврей, каким его считают. Или он делает это ради денег. Или из-за любви. Или они его шантажируют. Сколько угодно причин.
Годвин задумчиво кивнул.
— Да, шантаж. Должно быть, в этом и дело.
— Ну вот, я нашел его женщину. Та еще женщина. Не из тех, кого ожидаешь увидеть рядом с нашим другом Либерманом. Не из театрального мира, даже не похожа. Но он постоянно навещает ее, по меньшей мере раз в неделю. Маленький домик в Голдерс Грин.
— С какой стати она должна нас интересовать?
— Не знаю, Роджер. Но он ее прячет, он пробирается к ней тайком… Если вы не доверяете человеку, тогда каждый его поступок должен вас интересовать. Почему она таится? Может, это ею его и шантажируют… или она — его контакт… или он ее любит, и оба они нацисты — словом, надо выяснить.
— Как, Джек?
Годвин был сделан не из того теста, какое требуется для этих шпионских страстей, как выражался Пристли. Пристли-то просто купался в них.
— Я — актер. Сочиним маленькую пьеску. Ни о чем не беспокойтесь.
Дом в Голдерс Грин оказался стоящим на отшибе трехэтажным зданием с клумбой засохших цветов перед парадной и с плющом, вьющимся по пузырящейся, облупленной штукатурке вдоль окна спальни. Его побеги напоминали перерезанные вены. В окнах, выходивших на улицу, было темно, но из глубины дома пробивался слабый свет. Здесь было холодно и сыро, и никто не думал привести в порядок клочок газона или облупленные стены.
Пристли нажал звонок. Лицо его утрачивало живость, застывало угрюмой жесткой маской театрального злодея. Он упрямо жал на кнопку звонка, и к тому времени как за дверью послышались шаги, перед Годвином был другой человек с новым характером. Дверь осторожно приоткрыли, и он мгновенно вставил в щель носок ботинка, а голос его стал гуще и ниже и приобрел выговор северного райдинга графства Йоркшир. Он буркнул что-то насчет полиции Большого Лондона, взмахнул каким-то значком или карточкой — Годвин не успел разглядеть — и ввалился в полутемную прихожую. В холодной неприветливой полутьме Годвину почудился запах гербария.
Женщина была невысокой, тоненькой, чуть горбилась, седые волосы укладывала в узел на затылке. На ней было серое шерстяное платье хорошего покроя и толстый свитер с вывязанным узором жгутов, который удерживала на горле цепочка. Узкое лицо, голова чуть клонится книзу, словно цветок, склоняющийся на тонком стебле. Она провела их по коридору в неярко освещенную столовую. На столе, покрытом желтой кружевной скатертью, не было ни тарелок, ни вазы.
— Что я сделала?
Ничего жалостнее этих трех слов Годвин в жизни не слышал.
— Я должен задать вам несколько вопросов, мадам. Вы знакомы со Стефаном Либерманом, не так ли?
— Знакома? Конечно, знакома! Что-то случилось? Что с ним?
Немецкий акцент в ее речи был сильнее, чем у Либермана. Годвин решил, что ей основательно за пятьдесят и она сильно напугана. Чем? Пристли, изображающим копа? Или чем-то еще, чем-то похуже? Во всяком случае, это не актриска и не потаскушка, которую Либерман прячет от людей. И наверняка не нацистский агент. Она напомнила Годвину одну из тех старушек, с которыми он беседовал, подбирая няню номер два.
— Мы расследуем деятельность мистера Либермана. Вы можете оказать содействие… Не чайник ли там шумит?
— Да, чай… Со Стефаном ничего не случилось?
— Ну конечно, от чашечки чая не откажусь! Надо выгнать холод из костей. С вашего позволения?
Она, смешавшись, вскочила из-за стола, и он тоже поднялся.
— А, да, с Либерманом пока что совершенно ничего не случилось. Мы всего лишь ведем следствие, мадам. Закрытое расследование, вы меня понимаете?
Он прошел за ней и остановился у кухонной двери, глядя, как она снимает кипящий чайник.