Дед, что ругал нас из окна, сидел около подъезда в протёртых штанах, дырявом сером свитере, старых чёрных сандалиях и с дымящейся сигаретой в зубах. Я заметил его издалека и уже приготовился к очередной старческой нотации, но случившееся далее меня крайне удивило. Серёга приблизился к нему, сел рядом и, уставившись на соседа грустными глазами, спросил:
— Дед Гена, а ты по ночам хорошо спишь? — Спешу заметить, что данный вопрос заставил меня в какой-то степени похолодеть от страха, уж очень странно он звучал от одиннадцатилетнего мальчишки.
— Хорошо сплю, — по-доброму усмехнулся дед. — А почему бы мне не спать?
— А я вот плохо сплю, дед Гена, — проигнорировав вопрос старика, произнёс Серёжа. Скрестив руки, он прижимал свою тетрадку к груди и слегка постукивал пальцами по зелёной обложке. — Ты вот живёшь у себя внизу и не слышишь того, чего слышу я.
— Чего это?
— А вот, — Серёга раскрыл тетрадь где-то на середине и ткнул пальцем в одну из недавних записей, — сам посмотри, у меня всё записано. Я ложусь спать поздно, поэтому всё слышу, что ночью происходит. Уже ровно… — он пролистал вперёд несколько листов и продолжил: — Ровно девятнадцать дней я слышу, как кто-то стучит на чердаке!
— А ты больше телевизор смотри, там и чертей по углам видеть начнёшь, чудак! — Дед, улыбаясь во все жёлтые от многолетнего курения зубы, потрепал собеседника по волосам.
— Ничего смешного! — обиделся Серёжка. — Стучат-то по часам! Как начнут в час ночи стучать, так и продолжают до двух тридцати, каждый раз по-разному: то минуту не останавливаются, то по полчаса тишина, а потом опять начинают. И стучат в разных местах, но шагов не слышно, просто тук-тук, — он постучал кулачком по лавке рядом с собой.
— А друг твой, — сказал дед, — тоже слышит? — и, не дождавшись ответа, продолжил, обращаясь уже ко мне: — тебя как зовут то?
— Витя, — тихо ответил я.
То ли его неопрятный внешний вид, то ли манера общения отталкивали меня — не знаю, уж очень страшным мне казался этот добродушный старик.
— А я Гена! — он улыбнулся и протянул руку.
Я поморщился, но руку пожал. Геннадий сказал: «садись!», слегка похлопав ладонью по лавочке. Мне пришлось бы выдумывать какой-нибудь нелепый повод отказаться, если бы в разговор вдруг не вмешался Серёга:
— Он тоже слышал! Я и у папы спрашивал, все слышали, но никому не интересно, что там.
— Ну, — нахмурился дед, — мало ли кто может стучать. Птичка какая-нибудь залетела, свила гнездо, мыши бегают…
— Ага! Вот и папа говорит, что птичка, — перебил его Серёжка. — Видели мы сейчас птичек! Я так и записал, — ткнул пальцем в свежие записи, — трупы! Трупы птиц, мёртвые значит. Вот то чудище, которое по ночам стучит, их и убило!
— Ох, вон как! — воскликнул дед. Он поднялся с лавочки, бросил окурок на землю и, почесав себя по затылку, задумчиво произнёс: — Раз чудище их убило, отчего же не съело? Зачем же просто так птичек убивать?
— Пока не знаем, — обиделся Серёга. — Ты думаешь, мы тебя разыгрываем, а здесь важное дело!
— Верю, верю, — улыбался Геннадий, — я и сам в детстве чудовищ видел.
— Каких чудовищ? — осмелев, вымолвил я.
— Ну, это история длинная, — качал головой дед.
— Да врёт он всё! — протараторил Серёжка. — Не видел он никаких чудовищ.
— Ах, не видел?! — опять улыбнулся Геннадий. — Ну, слушайте. — Он вновь присел на лавку.
Я, попривыкший к его компании и искренне заинтересованный, уже не так страшился, поэтому спокойно сел рядом.
— Мы с сёстрами в деревне тогда жили, — начал дед, — дома у нас друг напротив друга стояли, через дорогу перейдёшь и уже в гостях. А по вечерам, когда на столбах по селу уже фонари зажигают, любили мы на лавочке около забора собираться, да разговаривать по полночи. Вот так сидим один раз, и тут, откуда не возьмись, приходит котёнок: небольшой, серый в коричневую полоску. Сразу к нам на лавочку запрыгивает, ласкается, но не на колени садится, как обычно, а всё норовит за спину залезть. Мы — дело понятное — не пускаем, ещё расцарапает сзади чего ненароком, сестра его хвать, на руки взяла, да чуть не закричала: пахло от него так, что голова начинала болеть, то ли болотом, то ли рыбой какой-то протухшей, но дышать было тяжело и противно, даже на кашель пробивало. А наша домашняя кошка тоже по ночам любила бродить, и только она этого котёнка заметила, так сразу зашипела, да настолько громко, что сестры вздрогнули. На лавочку мы его больше не пускали, так и сидели — его отгоняли, пока сосед с работы по улице не пошёл…